Прежде чем мы стали чужими

– Не переживай. Ты меня больше и не увидишь. – Я выбежал из комнаты и захлопнул за собой дверь. Даже не понимая толком, что произошло, я чувствовал, что моя чертова жизнь на фиг кончилась.

Я прождал целый день, надеясь, что она придет и извинится.

Ничего.

Я подождал еще день, давя в себе порывы пойти и извиниться самому.

На третий день я подсунул ей под дверь бумаги об аннулировании нашего брака, хотя бы затем, чтобы она поговорила со мной. Ночью я слышал через стену, как она плакала, а потом играла сюиту Баха три часа подряд. Я заснул, прижав ухо к стене.

Но так ничего и не произошло. Мы не обменялись ни единым словом.

Дни сложились в неделю. Неделя выросла в две. Мы не разговаривали. Я даже не видел ее. Мне было очень хреново. Когда я слышал, как открывается ее дверь, мне требовалось все мужество, чтобы не выбежать, не схватить ее и не закричать: Какого черта мы делаем это друг с другом?

17. Мы были одним целым

ГРЕЙС

Мы не разговаривали уже не первую неделю, и я не переставала болезненно ощущать, как уходит время. Мэтт должен был улететь в Южную Америку через шесть дней.

После нашей ссоры я сильно похудела. Меня мутило, и я все время чувствовала слабость. Было трудно сосредоточиться, и я не могла даже думать о какой-то социальной жизни.

Тати постоянно раскаивалась в своем частичном участии в событиях того дня, когда у нас с Мэттом все кончилось.

– Но знаешь, может, это и к лучшему. Ты же не хочешь превратиться в Джеки Рид, правда?

Мы с Джеки Рид учились вместе в старших классах, и я часто рассказывала подружкам ее историю в качестве предупреждения. Она вечно хвасталась в школе, что у нее есть бойфренд, студент колледжа где-то в Неваде. Долгое время никто из старшеклассниц вообще не верил в его существование. Но Джеки убеждала нас, будто отношения на расстоянии только усиливают чувства и он любит ее еще больше. Она даже называла это специальным сокращением – ОНР. Я говорила ей, что нельзя придумывать сокращения для всего вокруг – люди перестают тебя понимать. Когда мы окончили школу, она пошла учиться в какой-то заштатный колледж в этой Неваде, только чтоб быть к нему поближе, хотя ее приняли даже в Йельский университет. И два месяца спустя он ее бросил. Она вернулась домой и работает в молочной лавке. Мы все считали ее величайшей идиоткой в мире.

А бедная дурочка была, наверное, просто влюблена.

Тати не была виновата, и моя история не была похожа на историю Джеки Рид. Мы с Мэттом разошлись, оттого что наши дороги тоже расходились. И те бумаги, что он мне принес, только подтверждали то, что не так уж ему все это было и нужно, как он говорил. Скорее всего, он понимал это так же, как и я.

Выпуск приближался, и я проводила много времени в своей комнате, заполняя заявки на различные гранты и прячась ото всех. Однажды Мэтт попытался остановить меня в коридоре, но я сделала вид, что не заметила его. Потом я нашла у себя под дверью сэндвич, который он мне принес, и пожалела об этом. Я проплакала все время, пока ела этот сэндвич.

На моем столе скопилась целая куча нераспечатанных писем. Я не открывала их целую неделю, потому что знала, что будет в одном из них. Это был обычный конверт, надписанный рукой моей матери. В простом белом конверте не может быть ничего хорошего. Я взяла его и внимательно осмотрела. Обратный адрес был слегка размыт, как будто на него пролили воду. Потом, прочитав письмо, я поняла, что, возможно, она плакала, запечатывая его.

И наконец однажды утром я его прочла.