Прежде чем мы стали чужими

– Знаешь, я бы тоже посмеялась, но я сейчас страшно зла на своих родителей. Прямо не могу поверить, что они так поступили со мной. Можно подумать, я не хотела бы, чтобы они приехали на мое окончание, – не выдержала я.

– Таким способом они пытаются меньше чувствовать свою вину.

– Таким способом они собираются угробить меня.

– Нет. – Он сразу посерьезнел. – Нет, вовсе нет. Как только ты перестанешь так думать и увидишь, какая ты потрясающая, все обиды уйдут и превратятся в благодарность. Ты будешь думать типа: «Я рада, что моим родителям было на меня наплевать, это сделало меня той, кто я есть».

Я некоторое время сидела молча, пытаясь осознать его слова. Кажется, я поняла, что он имеет в виду.

– Я поняла. Однажды я скажу: «Спасибо, мама-папа. Вы козлы».

– Вот именно! – торжествующе подтвердил Мэтт.

– Спасибо, Мэтт.

– Всегда рад, – сказал он, вставая и направляясь к двери. – Слушай, ты побудешь тут еще немного? Я должен кое-что принести.

– Ладно.

Он скоро вернулся, неся с собой пончики, апельсиновый сок, маленький нотный пюпитр и электрогитару, в которой я узнала одну из гитар Брендона. Я лежала, повернувшись на бок и опираясь на локоть, и смотрела, как Мэтт движется по комнате. Он положил на тарелку три пончика в радужной обсыпке и дал мне вместе с маленькой бутылочкой сока, улыбнувшись и не сказав ни слова. Было еще рано, но в комнате было жарко и душно.

Он скинул ботинки, стянул через голову футболку и бросил ее мне.

– Можешь надеть, если хочешь.

– Мэтт…

– Чего? Ты всегда любила мои футболки.

Это было правдой. Я разделась до трусов и лифчика и натянула его майку. От его запаха мне стало тепло и щекотно.

– Видишь? Так лучше, – сказал он. Я кивнула.

Он остался только в черных джинсах с ремнем, который я ему сделала. Из его кармана свисала цепочка, которая раскачивалась, когда он ходил по комнате.

Он пристроил пюпитр к стене и посмотрел на меня. Слезы снова набежали мне на глаза.

– Ты в порядке?

Я кивнула. Я плакала не из-за письма и не из-за денег за фото. Я плакала, потому что мысль об отъезде Мэтта, пусть даже всего на несколько месяцев, убивала меня. Он уедет уже через неделю. Он будет за целый мир от меня, а я останусь здесь, плакать о том, что я слишком молода для того, чтобы все бросить или чтобы попросить его о том же. Плакать, почему мы не встретились, будучи старше, когда женитьба уже имела бы смысл и никто из нас не должен был бы ничем жертвовать ради нее.

С лицом, распухшим от слез, я смотрела, как он сел на стул и пристроил бело-зеленую гитару себе на бедро. Он перебрал струны и посмотрел на меня, ища одобрения. Звук был негромким, но чистым и правильным. Я никогда раньше не видела, чтобы он играл или хотя бы пробовал играть на каком-то инструменте, но в этот момент мне стало ясно, что Мэтт научился делать это… ради меня.

– Прежде чем начать, я хочу сказать тебе… Прости меня.

– И ты меня прости, – тут же ответила я.

– Пожалуйста, пусть все будет как раньше?

– Но почему…

– Грейс, пожалуйста, давай будем просто радоваться тому времени, что нам осталось?

– Да, – и я снова заплакала.

Его пальцы извлекли несколько нот, и я поняла, что он играет «Аллилуйя». Я заплакала еще сильнее.

Он пел безупречно, ясно произнося все слова. Я восхищалась им, таким юным, прекрасным, сидящим тут босиком и без майки. Закончив, он взял последний аккорд и посмотрел на меня. К этому моменту я превратилась в жалкую растекшуюся лужу. Его улыбка была грустной и жалобной – так улыбаются только тогда, когда понимают, что никакие слова уже не помогут. Он уезжал. И я не могла его остановить.

Дрожащим голосом я сказала, что он прекрасно играл, и спросила, как он так научился. Мэтт объяснил, что Брендон иногда заходил по вечерам в фотомагазин, и он попросил Брендона научить его играть. После концерта Джеффа Бакли он решил разучить эту песню и долго репетировал, чтобы я могла наконец услышать ее живьем.

18. Мы так любили…

ГРЕЙС

В последние недели семестра Дэн и Тати все сильнее настаивали, чтобы я присоединилась к оркестру. Но я всегда отказывалась.

Они должны были уехать во Францию на первый концерт в начале августа, так что по крайней мере на лето Тати оставалась со мной. Мэтт должен был улететь в самом начале июня, сразу после окончания.

Как-то Тати сказала мне, пока мы ели бутерброды возле фонтана в парке на Вашингтон-сквер:

– Если Мэтт останется в своей Южной Америке дольше чем до конца лета, ты еще сможешь к нам присоединиться.

– Во-первых, он не собирается оставаться там дольше чем на три месяца. А во-вторых, я иду в аспирантуру и поэтому не еду на гастроли. И ты это знаешь.

– Как ты собираешься за это платить?

– Я остаюсь на лето в Стариковском приюте, это дешево, и я нашла подработку в джаз-банде.

– Дэн говорил, мы сможем хорошо заработать. Ты бы могла подкопить и пойти в аспирантуру попозже.

– Нет, не могла бы. Я не могу вот так все бросить и уехать с вами на полтора года колесить по Европе. Почему ты вечно начинаешь?