Прежде чем мы стали чужими

Я тоже начала всхлипывать от жалости и боли за того, с кем не была знакома, но чувствовала, как долго он был связан с моей жизнью. Я впервые ощутила, как все вокруг неустойчиво. И вот это – наша жизнь? Мы проводим часы за часами, занимаясь каким-то бессмысленным дерьмом, а потом умираем, решив искупаться в реке, и наше распухшее тело выносит на берег, как бессмысленный мусор, только затем, чтобы его зарыли и забыли.

Первый раз, когда умирает кто-то молодой и талантливый – кто-то, на кого ты равнялся, кто был тебе важен, – это сшибает тебя с ног. А-а, черт, мы все умрем, никто не знает, как и когда, думаешь ты. И в этот момент ты понимаешь, как мало ты контролируешь свою судьбу. С самого рождения у тебя нет никакого контроля – ты не выбираешь своих родителей, и, если ты не склонен к суициду, ты не выбираешь свою смерть. Единственное, что ты можешь, – это выбрать того, кого любишь, быть добрым к другим и сделать свое краткое пребывание на этой земле максимально приятным.

Я вышла из кафе в слезах, не допив кофе, от которого меня затошнило. Официантка даже не взяла с меня денег, может быть, потому, что поняла, как меня расстроило ее известие. Я благодарно кивнула ей и побежала в Стариковский приют. Увидев Мэтта, стоявшего у входа, я кинулась к нему на шею и разрыдалась.

– Грейс, что случилось?

Вытирая слезы и размазывая их по его рубашке, я выложила ему новости между всхлипами.

– Джефф…. Бакли… Умер…

– Ох, детка… Ну ничего… – Он гладил меня по спине и покачивал туда-сюда. – Шшш, ничего, не плачь, мы купим другую рыбку.

Я вырвалась и уставилась на него:

– Да нет же! Настоящий Джефф Бакли.

Он почернел.

– Черт! Но как?

– Он утонул несколько дней назад. Сегодня нашли тело.

– Это ужасно. – Он прижал меня к груди, и я слышала, как быстро бьется его сердце.

– Да, невозможно поверить, – сказала я сквозь слезы.

Но, правду говоря, я не так грустила по Джеффу Бакли, как по нас с Мэттом. По нас и по тому малому времени, которое нам оставалось.

Если я попрошу, ты останешься?

Он каким-то образом угадал мои мысли. Он наклонился и поцеловал меня в щеки, потом в лоб, в подбородок, в губы.

– Я буду так по тебе скучать…

– Я тоже буду скучать, – пробормотала я сквозь слезы.

– Грейс, ты сделаешь что-то вместе со мной?

– Все, что хочешь. – Позови меня поехать с тобой. Скажи, что останешься. Скажи, что мы поженимся. На этот раз взаправду.

– Пойдем и сделаем себе татуировки.

– Ладно, – сказала я слегка озадаченно. Это было не совсем то, чего я ожидала, но в тот момент я была готова на все, что он попросит.

Каждый из нас выбрал по три слова, написанные затейливым шрифтом. Моя была на спине, поперек позвоночника, у самого начала шеи, а у Мэтта надпись шла по груди, прямо над сердцем. Каждый из нас выбрал слова для другого, записал их на бумажку и отдал татуировщикам. Мы не знали, что будет написано. Это был как будто наш вариант клятвы на крови.

Пока нам делали тату, мы переглядывались и улыбались друг другу. Я пыталась угадать, о чем же он думает. Сколько бы он ни говорил мне, что думает обо мне, этого было недостаточно. Этого не могло быть достаточно, особенно если он уезжал на следующий день.

Мое тату было готово раньше, и я попросила зеркало, чтобы прочесть, что выбрал Мэтт. Надпись была мелкой, выглядела милой и женственной и понравилась мне даже до того, как я ее прочла. Я присмотрелась и разобрала слова: «Голубка зеленых глаз».

– Как здорово! – завизжала я. Мэтт наблюдал за мной со счастливой улыбкой, стараясь не смотреть на собственное тату.

Когда и с ним все было готово, он с интересом уставился в принесенное зеркало. «Один лишь пепел».

– Это Леонард Коэн?

– Ага. Ты знаешь откуда?

– Напомни мне всю цитату.

Я сглотнула и изо всех сил попыталась не зареветь, но мое тело отказывалось повиноваться. Татуировщики вышли, оставив нас вдвоем. Мэтт поднялся, осторожно обнял меня и прижал к себе, стараясь не задеть татуированную сторону груди.

– Поэзия всего лишь жизни след. И если жизнь пылает хорошо, поэзия – один лишь ее пепел.

Он зарылся лицом мне в волосы.

– Моя жизнь пылает хорошо.

Да, но надолго ли?

Этой ночью я поцеловала слова на его груди, наверное, тысячу раз, даже несмотря на то, что тату не успело зажить. Он в ответ целовал мою шею, говоря, как он будет скучать по своей голубке зеленых глаз, а я называла его вруном, и мы смеялись, и потом я снова плакала.

На следующее утро, пока Тати ездила одолжить у своего отца машину, чтобы отвезти Мэтта в аэропорт, сам Мэтт метался по комнате, стараясь упаковать все, что не брал с собой, для отправки в Лос-Анджелес.

– Зачем ты отсылаешь все обратно? Можешь просто оставить у меня в комнате. – Я лежала поперек его кровати на животе, наблюдая, как он носится вокруг.

– Потому что не хочу, чтобы ты морочилась с этим дерьмом.

– А я хочу с ним морочиться.

Он остановился и посмотрел на меня:

– Так будет лучше.