Я жила сама по себе, хорошо играла, много репетировала и получала в конце недели зарплату. За три ночи выступлений мне платили сто двадцать долларов. Все шло отлично, и мне не терпелось рассказать об этом Мэтту.
Первый раз он позвонил спустя полторы недели после отъезда. Я репетировала в своей комнате. Дарья постучала мне в дверь с криком: «Грейс! Там в лобби тебя Мэтт к телефону!»
Я понеслась по лестнице. На мне были только Мэттова майка и под ней старые затрепанные трусы. Мне было наплевать – я была слишком взвинчена.
– Привет! – крикнула я, задыхаясь.
– Черт, этот звонок уже обошелся мне баксов в семьдесят.
Мое счастливое возбуждение несколько померкло от этого приветствия.
– Извини, я не знала.
– Не важно. Черт, мне столько надо тебе рассказать.
– Ну?
– Нэшнл Джиогрэфик в сентябре запускает свой телевизионный канал. Открывается куча новых вакансий, а Элизабет уже и так от меня в полном восторге.
– Кто такая Элизабет?
– Ведущий фотограф нашего проекта. Онасуперкрутая. Это она лично выбрала меня на стажировку, увидев мое портфолио. Я даже и не знал.
Я хотела спросить, сколько ей лет и красива ли она.
– Мэтт, я так за тебя рада.
Он прокричал: «Сейчас иду!» – кому-то за телефонной трубкой.
– Слушай, Грейси, я ехал три часа на автобусе, чтобы добраться до телефона. Тут больше ничего нет, и я не знаю, когда смогу снова тебе позвонить.
– О’кей, нормально.
– Мне надо бежать. Обратный автобус уже отходит, его там держат из-за меня. Эй, я соскучился.
Эта последняя фраза прозвучала настолько натянуто, что у меня тоскливо заныло где-то в животе.
– Я тоже по тебе скучаю. Увидимся.
– Пока, – он повесил трубку.
Глядя на свои босые ноги, я подумала, что он так и не спросил, как мои дела. И у меня не было никакого шанса рассказать ему про свою работу в ансамбле.
В проходе входной двери, прислонившись к косяку, стояла Тати со скрещенными на груди руками.
– Почему ты без штанов?
– Мэтт звонил.
– Это я догадалась. А одеваться ты собираешься? Я пришла позвать тебя пообедать. Вот как раз по пути и расскажешь.
– Ага.
– Пошли. – Она мотнула головой в сторону двери.
– Ладно, – согласилась я. – Сэндвичи?
– Все лучше, чем китайская лапша.
Мы с Тати ходили вместе обедать по средам весь следующий месяц. Когда-то в середине июля она спросила, разговаривала ли я с Мэттом, и я сказала, что нет.
– Почему он тебе не звонит?
– Я могла пропустить звонок. И вообще, он же там черт знает где. Очень трудно такое скоординировать. Но я уверена, что с ним все в порядке.
В тот день, вернувшись домой, я нашла приклеенный к своей двери конверт с надписью: «Так держать, Мэтт!» Его повесила одна из летних помощниц Дарьи, которой я рассказала про Мэтта и его стажировку, потому что она тоже изучала фотографию в том же колледже и еще потому, что я всегда спрашивала у нее, не звонил ли мне Мэтт.
В конверте была вырезка из фотографического журнала. На ней был Мэтт, снимающий на камеру женщину, снимающую свое отражение в зеркале. И название – «Красота за камерой».
Я сглотнула, борясь с тошнотой, и прочла статью про юную, прекрасную Элизабет Хант, уже прославившуюся на страницах Нэшнл Джиогрэфик. И там, в самом конце, было три предложения, навсегда перевернувшие мою жизнь.
Мы были еще так молоды, а жизнь уже устроила нам такие крутые виражи и повороты. Но должна ли я совсем уж безропотно принимать то, о чем только что прочитала?
Да ни за что.
Я тут же в каком-то ступоре перезвонила Алетте.
– Алетта, добрый день, это Грейс.
– Я так рада слышать тебя, дорогая. Как дела? У тебя все в порядке?
– Да, – сказала я, не вдаваясь в подробности. – Я хотела узнать, слышно ли что-то от Мэтта.
– Конечно, милая, я только вчера с ним говорила.
Меня будто вывернуло наизнанку. Почему он не позвонил мне? Я же разве что не спала в том лобби в обнимку с телефоном.
– Да? И что он сказал?
– О, мы все так гордимся Мэттом. Он практически создал себе имя, и за такое короткое время.
– Да, я слышала, – заметила я ледяным тоном.
– Теперь ничто не остановит его карьеру. Его отец так счастлив и так им гордится. А ты же знаешь, что это значит для Мэтта.