Прежде, чем умереть

— Схуя ли она миновала?! — гаркнул кто-то смелый из задних рядов.

— Да! — подхватил ещё один. — Емельян-то утёк! И чего теперяча делать?!

— Ежели это его проделки, так теперь он вовсе осатанеет!

— Народ! — снова решил я воззвать к здравомыслию. — Вы чего разгалделись? Мы вам причину бед выявили? Выявили. Обстоятельства выясняем? Выясняем. Вот ты, да ты, горлопан, — выловил я из толпы одного зачинщика, — пойди-ка сюда! Ты чем недоволен?

— Да я-то что? — сразу погас в нём боевой задор. — Я ж только «за». Э-э... Спасибо вам.

— Вот то-то и оно! А теперь расходитесь по домам! О дальнейших планах вам сообщит староста, после того, как мы закончим дознание! Разошлись, я сказал!!!

Толпа ещё маленько пороптала себе под нос и начала рассасываться.

Удивительное, всё-таки, дело — стадность. Эгоистичные существа, больше всего озабоченные сугубо личными потребностями, собираются в кучу, и над ней сразу начинает витать дух коллективного разума. Они каким-то неведомым образом проникаются общей идеей и начинают выражать её, как один, дополняя друг друга. Заряженная целью толпа — страшная сила. Тупая, как скот, но чертовски эффективная, благодаря своему примитивизму. Ей не доступны такие штуки, как критическое мышление, тактика или стратегия, но она так же лишена сомнений, страха и морали. Каждый из толпы, сколь бы умён он ни был, превращается в примитивную клетку единого организма, его личное мнение перестаёт иметь значение, оно вообще перестаёт существовать, уступая место коллективному. Но в какой из множества голов это коллективное рождается? В той, которая громче всего кричала. Голос толпы всегда начинается с одного выкрика. И стоит только локализовать этот голос, как толпа из смертоносной стихии превращается в послушное стадо.

В доме старосты царил террор. Стас жёстко прессовал пацана, добиваясь разъяснений, как же так вышло, что все думали на безобидную содомию, а по факту вскрылся межвидовой заговор с геноцидом:

— Ты, сука, тупой?! Ты почему молчал?!

— Я думал, вы знаете! Вы же сами так сказали!

— Мы сказали, что знаем про твои шашни с попом!

— Нет! Не так было!

— Подсознание, Станислав, подсознание, — потрепал я дрожащего как осиновый лист Игната по голове, — иногда может сыграть злую шутку. Особенно, когда ты уверен, что говоришь об очевидном, а оно таковым не является.

— Как вы вообще могли подумать, будто я и отец Емельян...? — скривился Игнат.

— Эка невидаль.

— Кто такое говорит?

— Птичка напела, — глянул я вскользь на притихшего старосту. — Ладно, сейчас вам не о сексуальных предпочтениях думать надо. Так ведь, Вениаминыч? Давай-ка закроем сделку и не будем отвлекать тебя от решения насущных проблем.

— Как закроем? — выпучил тот глаза.

— Мы свою часть исполнили, дело за тобой, и будь здоров. Ты ведь хочешь быть здоров?

— Да, но ведь...

— Мне не показалось? Я сейчас действительно услышал «но»?

— Предлагаю приступить к плану «А», — сорвал Стас с подушки наволочку и соорудил очень милый кляп.

— Нет-нет, — замахал руками Тарас, — вы не так поняли! Я заплачу вам! Хорошо заплачу. Только помогите. У нас тут ведь и оружия-то нет. Не с вилами же на этих выблядков идти. Помогите, — сплёл он пальцы в замок, — Кадом в долгу не останется.

— И какова цена вопроса? — осведомилась Ольга.

— А сколько хотите? Я в таких расценках-то не силён, но мы заплатим, золотом, не сомневайтесь.

— Я против, — решил вдруг испортить всем настроение Павлов. — Это не наше дело и отвлекает от приоритетной задачи.

— Двадцать, — выдохнул Тарас. — По пять золотых каждому. А? Что скажите?

— Может, лейтенант и прав, — почесал я затылок. — За время дороже.

— Двадцать четыре.

— За меня одного больше давали, — усмехнулся Стас.

— Тридцать два, — увеличил шаг торгов староста, и голос его дрогнул, словно что-то лопнуло внутри.

— Погодите, — вскинул я руки. — Прежде, чем торговаться, не помешало бы узнать, что мы тут продаём. Игнат, будь добр, расскажи нам.

— Ну, — передёрнул он плечами, — а с чего начать?

— Начни с того, что у отче под рясой.

Малец залился багрянцем, подумав, видно, что я опять съехал на больную тему, но потом смекнул о чём речь и начал свой рассказ.

— То, что Емельян не человек — это точно. По крайней мере, не полностью человек. Я ни разу не видел его целиком без одежды. Только ноги. И они... Не знаю, как сказать. Я сперва даже не понял, что там. По-моему, их больше пары. А может то и не ноги вовсе. Когда Емельян понял, он будто озверел. Повалил меня, схватил за шею, думал, голову оторвёт. И лицо у него такое было... Никогда я таких лиц у людей не видал. Чисто Сатана.

— Но он тебя не убил. Почему?

— Сам не знаю. Может, подумал, что трудно будет такое объяснить.

— Это случилось до нападений в полях, или после?

— До. В прошлом году ещё. Емельян тогда сказал, что Бог сделал его непохожим на остальных, но душу вложил не хуже прочих. Просил меня молчать об увиденном. А я... До того раза от Емельяна мне худого терпеть не приходилось. Я послушался. Думал, всё по-прежнему останется. Но этой весной...

— Продолжай.

Игнат тяжело вздохнул и обхватил себя за плечи.