Президент и другие рассказы, миниатюры, стихотворения

«Я, конечно, забыл позвонить этому Хирши по поводу моего ИНН, из-за одного раппена это было бы слишком нелепо, и очевидно, у Хирши тоже хватало других дел, во всяком случае, для меня дело давно было исчерпано и забыто, когда вдруг раздался звонок из кантонального налогового управления, с вопросом, являюсь ли я Кильхенманом Армином, чей ИНН номер такой-то. Я удостоверился и подтвердил это, и спросил, в чем дело. Дело касается дарения, которое я два года назад произвел для одного банка, там на формуляре как раз не хватает этого номера и они хотели бы сейчас его внести туда и хотели бы сейчас удостовериться, что этот номер верен. Я засмеялся и спросил, что, у них больше нет никаких более серьезных забот? Сумма взноса, сказал мне господин на другом конце провода, не играет никакой роли, документы должны быть заполнены корректно. Я не знал, досадовать мне на это или просто посмеяться, я выбрал второе. Но досада настигла меня скорее, чем я мог бы подумать.

Два или три месяца спустя мне позвонил налоговый инспектор и попросил явиться к нему со всеми документами. Речь шла о моей последней налоговой декларации. Хотя я живу свободными заработками, но должен сказать, и пусть это звучит даже несколько по-мещански, я сам для себя решил декларировать все мои доходы, чтобы иметь право с чистой совестью возмущаться теми людьми, которые ничего не делают и спокойно сидят на своих виллах на Цюрихской горе, пока их деньги работают на них в каких-нибудь оффшорных банках.

Впрочем, я педантично рассчитываю свои издержки, как положено, и это при моих профессиональных расходах не так уж мало. Мои собственноручные налоговые декларации принимались на протяжении почти тридцати лет, иногда с минимальными корректурами, и за все время мне пришлось только один единственный раз являться лично в эту инспекцию, поэтому я был немного удивлен этим требованием.

Итак, я собрал все мои доходные и расходные квитанции и явился в назначенное время к моему налоговому инспектору. Он подчеркнул, что речь идет просто о рутинной проверке, которую время от времени проводят с людьми свободных профессий, и задал мне несколько вопросов, на которые я полностью ответил, сверяясь с моими квитанциями. Могло ли быть так, спросил он, как бы между прочим, что я за книгу фотографий центральной Швейцарии, которая есть и у него, получил в качестве гонорара 202,35 франка? Я поначалу был даже польщен, что он знает мои работы, потом я объяснил ему, что 10 % авторского гонорара, которые вычитаются из продажной цены, распределяются среди всех фотографов книги пропорционально их участию, и показал ему еще тарифную сетку издательства, которая в свое время прилагалась к чеку.

Вообще-то это были 202,36 франков, сказал чиновник, после того как он сравнил мою учетную запись с расчетом издательства.

— Но я получил только 202,35, поскольку получал их наличными по чеку, а банк не рассчитывается в раппенах, — сказал я.

Помню ли я еще, в каком банке была совершена операция, спросил чиновник.

Конечно, я помню, ответил я ему, ибо с тех пор мне больше не доводилось переживать такой цирк по поводу подобной суммы.

В этой связи он хотел бы еще меня спросить — и только тут я сообразил, что он только сейчас подошел к пункту, ради которого вообще меня вызывал — как так получилось, что я нахожусь в списке дарителей этого самого банка.

Мне показалось, что я ослышался. „В списке дарителей? — спросил я, — в списке дарителей?“

Этот частный банк постоянно принимал дарения от клиентов, которые он потом вливал в свой фонд, вследствие чего эти вложения изымались из государственной казны.

Не является ли это общей известной практикой любых фондов, предположил я.

Если это действительно фонд, то да, сказал он, но именно в этом фонде были выявлены неувязки, которые заставляют предположить налоговые махинации, и во время контроля среди этих дарений обнаружилось и ваше имя. Какова сумма, которую я подарил этому банку?

— 1 раппен, — сказал я.

Здесь речь идет о серьезном деле, и он попросил бы меня обойтись без шуток, сказал чиновник, которого, кстати, звали Шелленберг.

Я рассказал ему, что произошло тогда, и он слушал меня с тем же недоверием, что и вы до этого. Затем он спросил, нет ли у меня копии этого документа дарения. Я же тогда был настолько вне себя, что просто выбросил этот бланк.

— Но вы же должны иметь копию этого документа, — сказал я, — мне даже кто-то звонил по этому поводу из налогового ведомства.

Кто это был, из какого отдела?

У меня вполне хватает других дел, нежели обращать внимание на такие мелочи, сказал я. Я не могу вспомнить ни имени, ни отдела. И почему у него нет моей бумаги, если он уже нашел мою фамилию?

Документы находились в окружной прокуратуре, которая вела следствие против банка, и его отдел получил только имена дарителей, и там как раз обнаружилось мое имя.

— Послушайте, — сказал я, и тут я начал постепенно закипать, — тут произошло гигантское недоразумение, это банк вынудил меня подарить ему один раппен, потому что они мне не хотели его выплатить, хотя он значился на чеке.