Президент Московии: Невероятная история в четырех частях

– Да не волнуйтесь, фрау Кроненбах, я пошутил. Да и не вдохновляете вы меня своими прелестями на ратные подвиги, – Чернышев подошел ближе, внимательно, не торопясь осмотрел лицо, фигуру комиссара 3-го ранга. – Грудей как-то чрезмерно, да и ноги… э… невразумительные какие-то.

И опять ничего не дрогнуло в лице старшего секретаря. Только, заметил Чернышев, зрачки сузились, напряглись ноздри и руки, вытянутые по швам, плотнее прижались к бедрам. Ну, слава Богу, проняло. Значит, хоть что-то чувствует. Он подошел вплотную, ощутив ее сдерживаемое дыхание, запах свежей, тщательно промытой кожи, аромат волос, почему-то напомнивший ему запахи детства, сена и маленьких птичек [6] , и тихо сказал:

– Я опять пошутил, простите. Расслабьтесь! Вы мне очень нравитесь, Анастасия Аполлинарьевна. И с ногами у вас все в порядке. Просто я не люблю, когда кто-то вмешивается в мою частную жизнь. Все свои проблемы, включая сексуальные, я привык решать самостоятельно. Договорились? – Лицо фрау Кроненбах вдруг распустилось, губы разжались, рот полуоткрылся, намек на улыбку спустился с небес. Выдохнула. – А тех двух женщин освободить немедленно и завтра мне доложить!

– Слушаюсь.

– И я надеюсь, мы будем друзьями, если ваши должностные инструкции не запрещают вам это.

– Не запрещают, Олег Николаевич.

– Ну и чудненько! Сделайте-ка мне двойной эспресо покрепче.

* * *

Где-то через неделю после этого диалога фрау Кроненбах доложила по тихой связи: «На проводе президент Республики Сакартвело. Отключить связь?» – «Соедините. И переведите на спец. линию Clear Sky».

Олег Николаевич ждал этого звонка. Вернее, он намеревался связаться первым, так он задумывал, ещё будучи претендентом, связаться и сказать всё то, что он должен был сказать, и, сказав, сделать то, что следовало сделать. Однако после инаугурации навалилось всякого… И навалившейся тяжестью действительно неотложных, первоочередных задач, от которых впрямую зависела его выживаемость в Кремле и не только, этим поначалу ошеломившим его грузом он оправдывал всё оттягиваемый разговор, вернее, оправдывал свою безынициативность. Как человек чести он понимал: первым должен связаться он. Но где-то внутри его сидел дурной, он это прекрасно понимал, дурной, но трудно подавляемый предрассудок, какой-то националистический атавизм – постыдный и чуждый его убеждениям, – но – сидел, не давая руке протянуться к трубке и оправдывая эту непозволительную медлительность. Впрочем, сегодня ночью он решил окончательно и бесповоротно, что днем он даст указание связать его с президентом Сакартвело. Но Всевышний услышал его душевный разлад и взял под защиту нелепый рудимент его сознания.

В день инаугурации среди сотен других поздравлений он получил довольно неформальное и теплое послание из Мцхеты. Сам собственноручно набросал ответ – достаточно личный и доброжелательный. На этих дипломатических реверансах, окрашенных, правда, в дружелюбные тона, дело и закончилось. И вот ныне… зазвонил телефон.