Президент Московии: Невероятная история в четырех частях

– Прошу простить, но ваш предшественник на дух не переваривал моего предшественника и когда наш уважаемый Илико был у власти, и особенно, когда, согласно конституции, он ушел от дел. Может, наш рост его расстраивает, так мы не нарочно такие высокие. Если же серьезно… Тут даже не личная, а видовая ненависть: он ненавидел даже не столько нас, сколько нашу страну, нашу подлинную независимость – какая может быть независимость у маленькой страны, бывшей колонии?! – и, как следствие, наши успехи. Эта независимость и эти успехи были – и есть – у вашей элиты как нож у горла. Она – ваша элита – ненавидит наш народ, который не может по своей природе быть рабом. «Как так, слюшай, пачэму они нэ рабы?!» Она этого не понимает и потому так ненавидит. Простите за откровенность.

– Вы абсолютно правы. Только никто и никогда не помешает мне сделать то, что я задумал. Если я задумал.

– Вы недооцениваете меткость…

– Оцениваю. Здесь вы правы, пуля – единственный аргумент. Но меня это не остановит. Меня может остановить другое.

Опять надолго замолчали.

– Олег Николаевич…

– Я приму ваше приглашение и с удовольствием разделю трапезу с вами и вашими близкими. Но прежде всего я должен буду сказать и вам, и вашему народу то, что думаю по поводу наших взаимоотношений в последние десятилетия.

– И что… э-э, вы хотите сказать, если не секрет?

– От вас – не секрет, но я не хотел бы, чтобы мои коллеги здесь что-то знали. В этом случае я действительно никогда не доеду до вас… да и вообще, куда-либо.

– У нас надежная связь?

– Абсолютно. Проверено.

– Не смею настаивать, но если хотите, поделитесь. Может, что посоветую. Как другу. Всё-таки опыт какой-никакой есть. И свой народ знаю. Не хотелось бы, чтобы его, может, нечаянно обидели.

– Об обиде речь идти не может… Впрочем, никакой тайны нет. Во-первых, я хочу принести извинения и от своего имени, и от имени народа, который меня выбрал. Извинения искренние и выстраданные. За пролитую кровь, за предательство, лицемерие и ложь, за оккупацию и аннексию территорий.

– Это делать не обязательно. Мы и так поймем.

– Обязательно! Но – главное – о потеплении, как выговорили. Да, межгосударственные отношения должны быть и будут нормализованы. И торговые, и экономические. Но, я надеюсь, ещё несколько поколений ваших соотечественников будут твердо знать и искренне чувствовать, что русский – значит ВРАГ!

– Ара, кацо. Простите… Нет, это невозможно! Как можно один народ…

– Возможно и нужно. Не нам, – вам. Вашему народу. Хватит слушать сказки, которые когда-то были былью. Было, да сплыло, уважаемый Георгий Пантелеймонович. Народ Московии – уже и ещё не России – ненавидит свободного человека, свободный народ ненавистью раба, упивающегося своим рабством, им гордящимся. И вы не можете этого не знать. И дело даже не в войнах. Дело в том восторге и энтузиазме, с которыми отлавливали и уничтожали, и унижали ваших соотечественников. Вы, уж извините, моложе меня, да и я сам не помню Великую Войну, в которой мы воевали вместе, но я помню мою маму, которая не могла слышать немецкую речь, которая говорила – помню – это немцы натворили, это немцы убили маму с папой – моих дедушку и бабушку. Сожгли заживо в белорусской деревушке. Для нее немец был враг.

Опять зависла пауза. На другом конце было слышно тяжелое дыхание, сдержанное покашливание.

– Алло!

– Да, Олег Николаевич. Я на проводе, – голос был глухой, почти шепот. – Я повторю свое приглашение. Приглашения друга. Если надумаете и сможете, мы будем искренне рады, встретим вас, как царя, но очень прошу, не говорите то, что вы мне сейчас сказали. Простите меня, после ваших слов я почувствовал в вас брата. Единокровного брата. И это не восточное цветословие, если можно так выразиться. Это правда. Но говорить это моему народу не надо. Я понимаю вашу маму, земля ей пухом и вечная память. Мой дед также говорил, он потерял на войне двух своих братьев. Ваша мама так чувствовала, а вы? А ваши дети, да будут они здоровы и благополучны? Они тоже ненавидят немца? Вы правы, самый близкий народ, наш брат, православный брат нанес нам удар в спину ещё в начале девяностых, потом пытался добить, и раны были глубоки, болезненны. Но даже эти глубокие раны должны заживать. Не надо их посыпать песком и растравлять. Боли будет больше, а толку… Тем более что из Колхиды бегут, и не к вам, а к нам, и аннексия, вы сами знаете, чисто номинальная, наши бизнесмены там держат все в руках, а от русских сплошной стон стоит. И лет через пять, восемь, от силы, вы приедете отдыхать с вашими внуками в отреставрированную, вновь прекрасную Пицунду, и вашу семью там встретят как родных. Не надо говорить, если будете нашим гостем. А если не сможете смолчать… не приезжайте. Простите.

– Нет проблем, уважаемый Георгий Пантелеймонович. – После нескольких общих фраз Чернышев повесил трубку. «Ну вот, поговорили. Никому это не нужно, кроме меня. Никому. Неужто Карлик прав?»

* * *