Президентский марафон

Конечно, злился на себя, на лечащих врачей. Это же надо, не уберечься после такой операции! Ведь все так удачно сложилось... Сердце сразу заработало. Я так быстро встал, пошел, так быстро восстановился. Насколько легче стало дышать. Вышел на работу с опережением графика. И вот - на тебе! То ли поторопился с выходом, то ли вирус подхватил какой-то. То ли в бане переохладился. Не подумал, что организм-то ослабленный. Нельзя было рисковать. И - вылетел из активной жизни еще на полтора месяца.

Тяжелая вещь - послеоперационная пневмония. При подготовке к операции я похудел на 26 килограммов. А тут еще сильный жар, слабость. Тело как будто не мое, легкое, почти прозрачное. Мысли уплывают.

Как будто заново рождаешься.

Кстати, вот это важно. Я - уже другой "я". Другой Борис Ельцин. Много переживший, можно сказать, вернувшийся с того света. Я уже не могу, как раньше, решать проблемы путем перенапряжения всех физических сил. Резких, лобовых политических столкновений. Теперь это не для меня.

Несколько дней держалась температура под сорок. Медленно-медленно пошла вниз. Врачи волновались, что могут быть осложнения. Не пойдет ли воспалительный процесс дальше.

Стал приходить в себя уже ко дню рождения. За окном февраль. Зима пошла на убыль.

23 февраля я впервые вышел на публику.

Старый кремлевский ритуал - возложение венков к могиле Неизвестного солдата. Именно сюда моим указом перенесен пост номер один. Раньше он был у Мавзолея, на Красной площади. Перед склепом с мумией вождя мирового пролетариата чеканили шаг кремлевские гвардейцы, сменяя друг друга каждый час. Сегодня они здесь, у символической могилы всех наших солдат, погибших за Родину.

Я подхожу к группе журналистов. Давно знакомые лица. Они ждут моих слов. Им очень важно, что же я сейчас скажу, после столь долгого отсутствия.

Про Думу: "Со мной очень трудно так... разговаривать. Я могу и сдачи дать".

Первые слова давались с трудом. И все-таки в привычной роли я почувствовал себя гораздо лучше. Никто не должен считать, что Ельцин сдулся, как воздушный шарик.

... Но какое-то раздражение висит в воздухе. Общество ждет поступков, ждет чего-то серьезного. Протокольные появления перед телекамерами этого ощущения не снимают. Люди ждут появления привычного Ельцина.

6 марта 1997 года. Ежегодное послание президента Федеральному Собранию. Мраморный зал Кремля - прохладный простор, огромное количество людей, сотни журналистов, в зале - депутаты, сенаторы, вся политическая элита.

Ежегодное послание президента - документ огромной политической важности, концепция развития страны. Текст этого послания готовился очень долго. Я придавал ему большое значение. Впервые после выборов я обращался к Федеральному Собранию, к нации с важнейшим документом, со своей программой действий.

Кроме того, я впервые появлялся после столь долгого отсутствия, вызванного операцией, для принципиального публичного выступления.

Как все получится?

Далеко не все в зале хотели видеть выздоровевшего Ельцина. Один мой вид их уже раздражал. Был и глухой ропот, и какие-то выкрики. Но я не обращал на это внимания.

Коммунисты всегда в своем репертуаре. Важно не это. Важно, что я снова во весь голос говорю со страной.

"Порядок во власти - порядок в стране" - так озаглавлено послание. Главная его мысль - страной должна управлять власть, а не обстоятельства. Необходимо наводить порядок. Прежде всего - во власти. И я его наведу.

Правительство оказалось не способно работать без президентского окрика. Большинство обещаний, которые давались людям, и прежде всего по социальным вопросам, не выполнены. В связи с этим изменятся структура и состав правительства, в него придут компетентные и энергичные люди.

Пороком законотворчества стало принятие законов, которые служат узкогрупповым интересам. Большинству депутатов ясно, что это наносит ущерб России, но все же такие законы проходят.

Сказал я с трибуны и о том, как получил из Федерального Собрания письмо о необходимости строительства парламентского комплекса стоимостью в 10 триллионов рублей. Этих денег хватило бы, чтобы вернуть долги всем учителям и врачам страны.

Кстати, Егор Строев и Геннадий Селезнев сразу же после выступления отмежевались от этого письма, были крайне смущены, сказали, что проект этот недоработан и попал ко мне случайно.

Полчаса выступления.

С каждым новым словом мне становится легче. Я снова обретаю себя.

Я уже почти уверен, что нашел тот самый сильный политический ход, о котором думал все эти месяцы. Почти уверен. Осталось чуть-чуть...

Той же зимой я услышал слова патриарха Алексия. Выступая с речью, обращенной ко всем православным в честь Рождества, он вдруг резко отвлекся на политику и назвал невыплату зарплат и пенсий неожиданным словом - "грех".

Поначалу это слово меня резануло. С его святейшеством у меня всегда были самые человеческие, самые теплые отношения.

И слово "грех" для меня прозвучало как колокол. Проблема, беда, экономические трудности. А тут вдруг прямо и резко - "грех". Сразу вопрос: чей грех? Мой?