Презирая дымы и грозы

Он действительно организовал на зернозаготовительном пункте «Заготзерно» хороший киоск, целый буфет, где можно было не только выпить охлажденный напиток, но и съесть чего-то. А то и «Шампанское» купить. Идея Прасковьи Яковлевны оказалась плодотворной.

Но было в ней несколько трудных моментов. Во-первых, новая работа находилась далеко от дома — приходилось в одну сторону идти пешком 4 километра, причем через пустырь, лежащий между поселком Славгород и пристанционным хуторком, образованным вокруг железнодорожной станции «Славгород». Это сейчас на том пустыре построены школа и заводской жилмассив, а тогда ничего не было. Две части селения разделял голый бугор. Выйдешь на него, глянешь вперед да назад — где-то далеко домики виднеются, а на самом бугре только пустота, кукуруза да подсолнух с двух сторон дороги стеной стоят, лесополоса недалеко, поезда гуркают. Страшно! Только и радости, что считай, половину пути пройдено. Не трудно было пройтись по земле, под деревьями, по свежему ветерку эти километры, но на пустыре бывало жутковато и даже опасно.

И вот тут речь о втором трудном моменте. Работать в киоске приходилось по 10-12 часов — водители ведь возили зерно круглосуточно — и домой возвращаться около полуночи, по темноте. Положение спасал Борис Павлович.

В 1952 году он купил себе новейший по тем временам мотоцикл «ИЖ-49», и разъезжал на нем, не считаясь со временем и усталостью. Для него это было развлечение. Вот и забирал жену с работы, да еще радовался, что она задерживается допоздна, а он в это время может погулять в привокзальном буфете, пивка попить, да с мужиками покалякать.

Сложнее оказалось с охлаждением напитков. Как это делали? В киоске стояла бочка со льдом, куда и погружали бутылки. Лед постепенно подтаивал, образовывал очень холодную купель. Доставая напитки, Прасковья Яковлевна то и дело погружала в ту купель руки. Когда коченела правая рука, она лезла в холод левой, а правую грела, и наоборот.

В первый сезон Бог ее миловал. А потом, забегая наперед скажу, заработала там Прасковья Яковлевна жесточайший полиартрит, так что ее прекрасные узкие ладошки и тонкие длинные пальчики начали распухать и краснеть. Со временем накрутило ей, бедной, на суставах утолщения и узлы, совсем не перестающие болеть; изуродовало руки — глядя на которые, и подумать нельзя было, что от природы они у нее на зависть красивые.

К началу нового учебного года, когда уже и яровые убрали, Прасковья Яковлевна готова была снова работать в школьном буфете. Дети ждали ее с нетерпением!

Так прошло три года.

«Рекомендую принять...»

Серафим Сергеевич Плотников был немолодым человеком, воевавшим, вернувшимся домой с ранениями. Работать ему давно уже было тяжело. Поэтому, едва дотянув до 60-ти лет, он начал собираться на бессрочный отдых. Длилось это долго, и закавыка была не в оформлении пенсионных документов, а в том, что он желал передать свое детище в надежные руки. Нет, конечно, преемника он сам себе назначить не мог. Зато мог оставить ему хороший коллектив. И старался добиться этого, ставя точки над «i», раздавая бывшим подчиненным наказы, как работать дальше, что в себе исправить. Он словно оставлял завещания и наилучшие пожелания.

Каждый день Серафим Сергеевич вызывал к себе то одного, то другого сотрудника и долго беседовал с каждым, веля не обижаться на него и те беседы не разглашать. Дошла очередь и до Прасковьи Яковлевны. Только ее он вызывать не стал, а сам ни с того ни с сего появился на ее рабочем месте.

Она от неожиданности опешила, испугалась, подумала, что случилось что-то. Подставила стул своему начальнику, наскоро протерев сидение полотенцем, со смятением посмотрела на него.

— Ты не суетись, Прасковья Яковлевна, — присаживаясь, сказал неожиданный посетитель, — я с добром к тебе.

— Да мы к добру-то как раз и не привыкшие, — засмеялась она. — Оно нам тоже тревожно.

— Ну тогда я издалека говорить не стану, чтобы ты не нервничала. Скажу коротко: надо бы нам, славгородским коммунистам, и сельповским в частности, чтобы ты поступила в партию. Вот так, Яковлевна. Я первый дам тебе рекомендацию. Ну как, удивил?! — спросил он с улыбкой.

Удивил — не то слово! Прасковья Яковлевна совсем растерялась, даже побледнела. Она так далека была от политики, от партийных дел, что не сразу сообразила, с чем это может быть связано. В ее окружении с детства не было ни одного партийного человека. И посейчас нет, если не считать работу, где она не всех одинаково хорошо понимала. По сути она даже не знала, какие они есть, коммунисты, и чем отличаются от остальных людей.

— Может, я что не так делаю? — вдруг спросила она, предположив, что приглашение поступить в партию связано с попыткой преподнести ей некий назидательный урок.

— Да в том-то и дело, что ты ТАК все делаешь, — успокоил ее Серафим Сергеевич. — Я тут однажды говорил об этом с Надеждой Николаевной...

— С Бачуриной? И что она сказала?