Презирая дымы и грозы

В конце 60-х годов прошлого века все учились! Все догоняли упущенное, что у них отобрала война. Учился в вечерней школе младший брат Бориса Павловича, отсидевший к тому времени дважды в тюрьме. Учились молодые женщины, стремящиеся не потерять мужей, заглядывающихся на медсестер и учительниц, прибывающих в Славгород по направлениям из училищ и вузов. Эти женщины вместе с учениками дневной школы сдавали выпускные экзамены!

Но Борис Павлович, которому науки давались легко, даже не попытался повысить свой образовательный статус. А ведь тогда уже ему в этом помогли бы подросшие дочери. Даже не попытался...

Перемена профессии

Вскоре Прасковье Яковлевне передали, что с нею хочет поговорить Дробот Артем Филиппович, директор школы. Для Славгорода это был приезжий человек, белорус по национальности, который преподавал математику. Он остался в памяти славгородцев двумя фразами: «Сотрем, начнем сначала» и «Как же вы не видели, вот они лежат!».

Первую фразу он произносил на каждом уроке после изложения ученикам нового материала. Объяснять его на словах этот учитель не умел, поэтому просто писал выводы формул и доказательства теорем на доске. В конце спрашивал:

— Все понятно?

И если видел, что ученики не поняли геометрическую теорему или вывод новой формулы по алгебре или тригонометрии, продолжал:

— Сотрем, начнем сначала, — и точь-в-точь писал все заново.

После этого кто-то из отличников начинал понимать то, что пишет на доске учитель, и поднимал руку, чтобы нормально привести доказательство для остальных ребят. Отличник получал пятерку в журнал, а ученики — доходчивое объяснение.

А вторая фраза возникала на общественных работах, обычно на выгребании сухой травы или желтых листьев с парка. Дети с неохотой это делали и при удобном случае прятали инструмент в траву, а потом сидели под солнышком и говорили, что у них нечем работать. Директор школы, зная, что точно доставлял сюда грабли, ходил и искал их по газонам. Найдя, изумленно и радостно восклицал:

— Как же вы не видели, вот они лежат! — восклицание это было исполнено безграничной веры в то, что случилось недоразумение, что детвора просто как-то не увидела грабли...

Эти ситуации повторялись часто, к радости учеников, которые обожали своего директора и его чистую веру в их порядочность. Но это случалось либо осенью, когда опадала листва, либо ранней весной, когда на газонах начинала прорастать молодая трава. Теперь же был только конец августа 1954 года... Но школа уже готовилась к приему учеников.

Так вот Артем Филиппович хотел поговорить с Прасковьей Яковлевной.

— Мне очень жаль, — начал извиняться он, когда Прасковья Яковлевна появилась в его кабинете. Он подставил ей стул: — Присаживайтесь.

— Спасибо.

— Да. Так вот я слышал, что у вас в районо возникли сложности... из-за диплома...

— Это было еще весной, когда шла комплектация школ. Вдруг у меня потребовали документы. А я ведь в 40-м году, после окончания института, сдавала туда нотариально заверенную копию диплома. Теперь можно было бы ею воспользоваться. Но и она в районо не сохранилась. Теперь у меня нет ни самого диплома, ни копии.

— Как мне сказали, в районо тоже архивы пропали...

— Но хуже всего, что и архив Учительского института пропал. Так что восстановить мой диплом не с чего, никаких следов не осталось... Надежда была на эту копию... Она была заверена нотариально и могла заменить оригинал.

— Ну да, — согласился Артем Филиппович. — Печально. Я все лето думал... У нас, кроме учительских, есть должность библиотекаря.

— Но она же занята?

— К сожалению... — директор передвинул на столе какие-то бумаги... — Собственно, мне неудобно говорить... Я хотел организовать буфет для школьников.

— Буфет? — удивилась Прасковья Яковлевна. — Уж если торговать в школе, так книгами, — сразу поняла она, о чем печется директор.

Артем Филиппович хотел помочь ей с трудоустройством, ведь с весны, когда она подняла этот вопрос, дело не сдвинулось с места. Правда, она и не планировала идти на работу раньше сентября — ребенка-то деть было некуда. Однако учительская солидарность заставляла директора школы мучиться и искать варианты для пострадавшего от войны коллеги.

— Мне все равно отказали, — ответил он. — Не дали штатной единицы. Говорят, не положено.

— Понятно.

— Нет, не понятно! — Дробот заговорил громче: — Находясь в школе, дети по семь-восемь часов ничего не едят. И не пьют. Это ненормально. Даже у взрослых есть перерыв на обед.

— И в школе есть, — напомнила Прасковья Яковлевна. — Большая перемена.

— Ага, только мы должны создать условия, чтобы дети могли хотя бы пряник съесть и запить стаканом молока на этой большой перемене.

— Не знаю, я не думала об этом.

— А я пошел в сельсовет! Если районо не находит денег, то, может, местная власть найдет, — подумал я. И знаете, что они мне сказали?

— Что?

— В сельсовете меня похвалили, да. Но... говорят они, что эту должность, то есть школьного буфетчика, надо ввести в штат сельпо. Так вы согласны занять ее?

— Лучше бы книгами, чем пряниками...