Презрение Лорда

Пьеттен указал на Гиганта, и его лицо исказила ухмылка, обнажившая зубы. Ллаура тотчас схватила его за руку и потащила к постели, которую приготовили для них воины.

Тротхолл и Морэм заботливо двинулись к Гиганту, но он прошел мимо них к огню. Он опустился на колени перед пламенем, словно пытаясь согреть свою душу, и его стон прозвучал так, словно скала раскололась пополам.

Кавинанту показалось, что это удобный момент, и он приблизился к Гиганту. Очевидная боль Преследующего Море привела к тому, что его непонятная злая печаль достигла апогея, который требовал выражения. Он сам убил пять Пещерных Жителей — пять! Его кольцо полно крови.

— Что ж, — произнес он сквозь зубы, — должно быть, это занятно. Надеюсь, тебе понравилось.

С другой стороны лагеря раздалось угрожающее шипение Кваана. Тротхолл придвинулся к Кавинанту и тихо сказал:

— Не надо терзать его. Пожалуйста. Он Гигант. Это каамора — огонь печали. Разве мало горя было сегодня ночью?

— Я убил пять Пещерных! — в безнадежной ярости выкрикнул Кавинант.

Но Гигант заговорил так, словно огонь привел его в состояние транса, и словно он был не в состоянии услышать Кавинанта. Голос его звучал все более сильно; он стоял перед огнем на коленях, словно готовясь петь погребальную песню.

— Ах, братья и сестры, слышите ли вы меня? Видите ли? Люди моего народа? Мы пришли к этому. Гиганты, я не один. Я чувствую вас в себе, вашу волю в моей. Вы поступили бы точно так же — чувствовали бы то же самое, что и я, горевали бы вместе со мной. И вот результат. Камень и Море! Мы унижены. Потерянный дом и слабое семя сделали нас меньше, чем мы были. Но сохранили мы веру даже теперь? Ах, веру! Мой народ, мой народ, если стойкость ведет к этому? Посмотрите на меня! Не находите ли вы меня восхитительным? Я испускаю зловоние ненависти и ненужной смерти.

От его слов веяло холодом. Запрокинув голову, он низким голосом запел.

Его пение продолжалось до тех пор, пока Кавинант не почувствовал, что вот-вот закричит. Ему хотелось толкнуть или пнуть Гиганта, чтобы заставить его замолчать. Пальцы его чесались от поднимающейся ярости.

«Стоп! — мысленно взмолился он. — Я не могу этого вынести».

Минуту спустя Преследующий Море склонил голову и замолчал. В таком положении он оставался долго, словно готовился к чему-то. Потом он резко спросил:

— Какие потери?

— Незначительные, — ответил Тротхолл. — Нам повезло. Твоя доблесть сослужила нам хорошую службу.

— Кто? — с болью в голосе настаивал Гигант.

Тротхолл со вздохом перечислил имена пятерых воинов, Стража Крови, Вариоля и Тамаранты.

— Камень И Море! — воскликнул Гигант. Конвульсивно передернув плечи, он сунул руки в огонь.

Воины затаили дыхание, Тротхолл оцепенел, стоя рядом с Кавинантом. Но это была каамора Гигантов, и никто не посмел вмешаться.

Лицо Преследующего Море исказила агония, но он не пошевелился. Его глаза, казалось, готовы были вылезти из орбит, и все же он держал руки в огне, словно жар был целебным или очистительным и мог если не вылечить, то хотя бы прижечь кровь на его руках — пятна отнятой жизни. Но боль была видна у него на лбу. Усиленная пульсация крови, вызванная болью, прорвала подсохшую корку на его ране; свежая кровь заструилась вокруг глаз и потекла по щекам в бороду.

Тяжело дыша и бормоча: «Проклятье! Проклятье», Кавинант рванулся прочь от Тротхолла и на негнущихся ногах приблизился к стоящему на коленях Гиганту. С чудовищными усилиями, заставившими голос звучать язвительно вопреки его намерению, он сказал:

— Вот теперь кто-то действительно должен был посмеяться над тобой.

Его вскинутая голова едва доходила до плеч Гиганта. Сначала Преследующий Море не подал вида, что услышал сказанное. Но потом его плечи обвисли. С медленным напряжением, словно ему не хотелось прерывать пытку над самим собой, он отнял руки от огня. Они были в целости и сохранности — по какой-то причине его плоть была неуязвима для огня, — но кровь с них исчезла: они казались такими чистыми, словно были смыты оправданием.

Пальцы его все еще плохо сгибались от боли, и Гигант мучительно подвигал ими прежде, чем обратить свое залитое кровью лицо к Кавинанту. Словно моля об отмене приговора, он встретил немигающий взгляд Кавинанта и спросил:

— Ты ничего не чувствуешь?

— Чувствовать? — процедил Кавинант. — Я прокаженный!

— Даже по отношению к Пьеттену? К ребенку?

Его мольба вызвала у Кавинанта желание обнять его, принять это ужасное дружелюбие, как некий ответ на его дилемму. Но он знал, что этого недостаточно, знал в глубине души своего тела, охваченного проказой, что это его не удовлетворит.

— Мы тоже их убивали, — надтреснутым голосом произнес он. — Я убивал… я такой же, как они.

Внезапно повернувшись, он скрылся во тьме, чтобы спрятать свой стыд. Поле битвы было подходящим местом для него. Его ноздри не чувствовали зловония смерти. Некоторое время он бродил среди мертвых, потом споткнулся и лег на землю, залитую кровью, в окружении могил и трупов.

Люди! Он был причиной их криков и их агонии. Фаул напал на Вудхельвен из-за кольца.

— Только бы это не повторилось вновь… я не хочу…