Презрение Лорда

— Его голос был полон рыдания. — Я больше не буду убивать.

18 Равнины Ра

Несмотря на жесткое ложе, несмотря на едкий дым пламени и запах сгоревшей плоти, несмотря на окружающие со всех сторон могилы, где мертвые лежали грудами, кое-как погребенные, словно сконцентрированная боль, использовать которую или утолить теперь могла только земля, — несмотря на собственную внутреннюю боль, Кавинант спал. В течение всего остатка ночи остальные оставшиеся в живых члены отряда занимались погребением и сжиганием трупов. Но Кавинант спал. Тревожная бессознательность поднималась у него изнутри, словно беспрерывно повторяющийся процесс самоконтроля, и во сне он никак не мог выйти из этого замкнутого круга: левая рука — от плеча к запястью, ладонь левой руки — внутренняя и тыльная сторона, каждый палец, правая рука, рубашка, грудь, левая нога…

Проснулся он уже на рассвете, сделавшим все окружающее похожим на неудобную могилу. Поднявшись на ноги и дрожа от злобы, он увидел, что работа по захоронению завершена: все траншеи были заполнены, забросаны землей и засажены молодыми деревцами, которые где-то нашел Биринайр. Теперь большинство воинов лежали, скорчившись, на земле, пытаясь хоть немного отдохнуть и набраться сил. Но Тротхолл и Морэм занимались приготовлением пищи, а Стражи Крови осматривали и готовили лошадей.

Судорога отвращения исказила лицо Кавинанта — отвращения к самому себе, поскольку он не выполнил свою часть работы. Он посмотрел на свою одежду: парча была темной и стояла, словно кол, от засохшей крови.

«Подходящее одеяние для прокаженного, — подумал он. — Для отверженного».

Он знал, что теперь уже поздно было принимать решения. Ему приходилось лишь установить, какое он отводит себе место в этой невероятной дилемме.

Опершись на посох и стоя посреди погребального рассвета, он чувствовал, что достиг предела своих уклонений. Он потерял след своих привычек по самозащите, утратил право выбора прятать свое кольцо, лишился даже своих грубых башмаков и пролил кровь. Он навлек беду на Парящий Вудхельвен, он был так озабочен своим спасением от сумасшествия, что не заметил, что все его старания привели именно к сумасшествию.

Ему необходимо было двигаться; он знал это. Но данная задача выдвигала ту же самую непроницаемую проблему. Принимать участие во всех этих событиях и, значит, сходить с ума. Ему необходимо было принять решение раз и навсегда и придерживаться его. Он не мог принять Страну и не мог отрицать ее. Ему нужен был ответ. Без него он попал бы в западню, как Ллаура, принужден был бы, к радости Фаула, потерять себя в стремлении избежать этой потери.

Взглянув на Кавинанта, Морэм увидел отвращение и испуг на его лице и мягко спросил.

— Что тебя тревожит, друг мой?

Мгновение Кавинант смотрел на Морема. Казалось, за одну ночь Лорд состарился на много лет. Дым и грязь битвы оставили печать на его лице, выделив морщины на лбу и вокруг глаз, словно внезапное обострение усталости и разложения. Глаза его потускнели от утомления, но губы сохранили доброту, а движения были по-прежнему уверенными, несмотря на то, что его одежда тоже была изрядно истрепана и покрыта кровью.

Кавинант инстинктивно уклонился от того тона, которым Морэм произнес «мой друг». Он не мог позволить себе быть чьим-то другом. И он уклонился также от своего внутреннего побуждения спросить, что за причина сделала посох Тамаранты столь могущественным в его руках. Он боялся ответа на этот вопрос. Чтобы скрыть испуг, он быстро повернулся и пошел искать Гиганта.

Тот сидел спиной к жалким останкам, которые прежде были Парящим Вудхельвеном. Кровь и копоть зачернили его лицо, кожа имела цвет сердцевины дерева. Но самым заметным в его облике была рана на лбу. Разорванная кожа свисала над бровями, словно листва боли, и капли свежей крови сочились из раны, словно раскаленные мысли, проникавшие сквозь трещину в черепе.

Правой рукой он обнимал бурдюк с «алмазным глотком», а глаза непрерывно следили за Ллаурой, занимавшейся с маленьким Пьеттеном.

Кавинант приблизился к Гиганту, но прежде, чем он успел заговорить, Преследующий Море сказал:

— Можешь что-либо сказать о них? Может, тебе известно, что с ними сделали?

Этот вопрос отозвался в мозгу Кавинанта черным эхом.

— Я знаю только насчет нее.

— А Пьеттен?

Кавинант пожал плечами.

— Подумай, Неверующий! — Его голос был полон клокочущего тумана. — Я потерян. Ты можешь понять.

Кавинант с усилием ответил:

— То же самое, точно то же, что было сделано с нами. И с Ллаурой.

Спустя минуту он саркастически добавил:

— И с Пещерными Жителями.

Глаза Преследующего Море стали испуганными, а Кавинант продолжал:

— Всем нам суждено разрушить все, что мы собираемся сохранить. В этом метод Фаула. Пьеттен — это подарок для нас, образец того, что мы сделаем со Страной, если попытаемся спасти ее. Настолько Фаул уверен в себе. А пророчества, подобные этому, оправдывают себя.