Презренный кат (СИ)

Солдат убежал, и веселье как-то сникло. Все искоса посматривали друг на друга, мысленно решая один и тот же вопрос. Сейчас солдату Мошкину «Слово и дело» крикнуть или всё-таки его пиво с вином допить. Вина на столе было еще много, и солдат с обещанным бочонком вернулся быстро, потому, наверное, страшных слов никто сразу за столом не закричал.

Кузьма, поняв, что сегодня Мошкику дадут ночку на свободе догулять, опять засуетился, налил гостям полные кружки и полез со всеми чокаться. Сгладилось немного недоразумение. Сразу же после Кузьмы вино по кружкам провинившийся солдат разлил и провозгласил тост за здоровье Государя императора всея Руси Петра Алексеевича да еще к тому же три раза «Виват!» прокричал. Здравицу поддержали все, и даже прибежал один из караульных с ближних постов. Осушив чару «за Государя», Чернышев больше не пил. Он вместе со всеми стучал кружкой о кружку, делал вид, что радостно выпивает хмельное зелье, но только делал вид и потихоньку сливал вино на пол. Почудился ему в веселом шуме ласковый голосок Анюты.

— Спаси батюшку Еремеюшка, — шептала она, — сейчас не спасешь, так и другой такой возможности не будет. Он же здесь рядышком совсем. За стеночкой. Спаси.

Кат вдруг вздрогнул всем телом, совершенно протрезвел и стал все чаще смотреть на связку ключей казематного надзирателя, которую тот небрежно бросил в угол. Пересев на другое место Еремей смог дотянуться до связки и сунуть её под полу кафтана. Нет, он пока не собирался идти освобождать Кузьмищева. Это было очень глупо для такого умного человека, как Чернышев, но ключи под полу кафтана он засунул. Пока засунул просто так, но скоро он увидел под столом, валявшийся факел, пододвинул его к себе ногой, взял и бочком вышел из каморки.

— Спаси, — опять прошелестел над ухом голос Анюты. — Рабой твоей стану на веки вечные, только спаси!

Выйдя за порог, Ерема остановился, прижался к стене и прислушался. В каморке всё так же шумели. Кат засветил свой факел от стенного и пошел по тускло освещаемому коридору к казематам. Шел он туда, сам не ведая, что делает. Ни о чем во время пути этого кат не думал, и лишь где-то там далеко в его звучала одна и та же глупость: «Вся моря синь в твоих глазах и яхонт алый на губах».

Узник его испугался.

— Ты зачем так рано? — прошептал он, съёжившись в углу. — Мне ж до страстной недели жить велели. До страстной. Отойди от меня кат подлый! Отойди! Ты мне сначала печать на приговоре от государя нашего покажи, а уж только потом к плахе веди! Только потом!

Еремей молча отпер колодку, сгреб сидельца за ворот измятого кафтана и потащил за собой. В переходах крепости их никто не встретил, а вот у ворот казематных стоял солдат Коровин. Он постоянно ежился, плевался и с тоской во взоре наблюдал звездное небо над своей головой.

Кат прижал узника к стене, приложил палец к своим губам, потом погрозил Кузьмищеву кулаком и вышел к солдату.

— Краса-то, какая на улице, — душевно промолвил он, остановившись рядом с солдатом. — Так бы и не уходил бы никуда. Смотри вокруг луны звезд-то, сколько высыпало, будто цыплята с наседкой погулять вышли. Нравится мне Коровин на звезды ночной порой посмотреть. Мысли всякие в голову от их вида не спросясь приходят. А мне по душе, коли, мысли в голове шевелятся. Люблю я такое шевеление. Ей богу люблю.

— Эх, — махнул на ката рукой солдат, — мне бы Еремей Матвеевич твои заботы. Не до звезд мне сейчас. Ты думаешь, мне сладко здесь на часах стоять, когда другие празднуют? Ой, как не сладко.

— Так ты сбегай, опрокинь кружечку, — похлопал по плечу Коровина Еремей. — Я пока здесь за тебя постою. Не случится ведь ничего, пока ты ходишь. Не бойся, ворота не украдут, а если и украдут, то далеко не унесут.

— И то, верно, чему тут сейчас случиться? — почесав широкой пятерней висок под шляпой, согласился солдат, и торопливо закинув на плечо ружье, зашагал к хмельному веселью.

Быстро отомкнув засов, беглецы оказались поначалу в крепостном дворе, потом пробрались к неприметной калитке возле хозяйственных построек и уж оттуда, прячась за черными плетнями, побежали вдоль сырой улицы к густым кустам возле реки.

Глава 4

Анюта долго не могла понять, кто так настойчиво стучаться к ней в избу, а как поняла, сразу закричала сердито.

— Уходи Еремей Матвеевич! Не следует тебе ночью по чужим дворам шляться. Днем приходи, если батюшке помочь сможешь. Сможешь, приходи, а не сможешь, так нет тебе сюда дороги и не будет никогда. Уходи озорник, а то людей кринку.

— Так я ж помог ему, — шепотом закричал кат. — Вот он стоит, рядышком. Ты погляди милая, вот же он. Вот он батюшка твой, рядышком стоит. Я все сделал, как ты мне велела, милая моя. Я ведь для тебя на всё готов, синеглазая ты моя. Мне же без тебя теперь совсем никакой жизни не стало. Как море синь в твоих глазах, и яхонт алый на губах.

Девушка насторожилась многоречию ката, призадумалась чуть-чуть, приоткрыла дверь и, охнув, осела на что-то в сенях.