Презренный кат (СИ)

— Да нет Петр Андреевич, — запротестовал подчиненный, — здесь другое. С Господом спорить дело пустое. Я просто говорил, что можно создать обстоятельства для человека и после этого управлять им, как куклой в балагане. Здесь только надо в душе нужные чувства пробудить, а дальше все просто. Никаких потусторонних сил не надо. Только сила ума и настойчивость. Вот и всё. Хотя нет, еще помощники верные нужны. Я сказал тебе, что я сделаю так, чтобы наш кат Чернышев по своей воле убил Гаврилку Апраксина, царство ему небесное. Так?

— Так? — плавно кивнул головой граф.

— Так он и почти убил его.

— Ну, нет, — громко засмеялся Толстой, — в нашем споре, почти не считается. Чтобы доделать дело мне пришлось вмешиваться. А вот твой Чернышев оказался слабаком. Верно?

— Ну, верно, наверное, да только не совсем я здесь с тобой согласен Петр Андреевич. Рок это. Вот именно здесь какая-то потусторонняя сила в планы мои и вмешалась. Дело-то уж на минуты шло и тут это. Вот и не верь после этого в нечистую силу. Только что тебе говорил, что не надо потусторонних сил, а они сами появились. Не иначе здесь без дьявола не обошлось.

— А кто ж помешал-то? Как дьявола этого звать — величать?

— Да здесь Петр Андреевич целая история. Живет в Кукуевой слободке купчишка один, Бахман ему фамилия. Хотя нет, Бахманом он сам прозываться стал, а на самом деле стрелец он беглый — Гришка Суров. Бегал он потому, что очень много во время стрелецкого бунта в Воронеже наследил. По нему уж, поди, лет тридцать плаха плачет. Он вместе со своим дружком Филькой Худяковым в бегах был, и на настоящего Бахмана в лесу они как-то наткнулись. Тот с письмом рекомендательным в Москву ехал. Ехал да не доехал на беду свою. Лишили его разбойники жизни. Вот Гришка взял это письмо и решил сам этим самым Бахманом прикинуться. Представляешь? Как уж он здесь всех провел? Не знаю. Сказывали, что он еще пацаненком у немца служил, там и по немецкому лопотать научился. Ловкий стервец. Короче, приняли его здесь почему-то немцы за своего. Вот расскажи мне такое кто-то другой, не поверил бы. А ведь на самом деле было. Его уж лет тридцать никто, кроме, как Бахманом и не называет. Представляешь, Петр Андреевич?

— А Чернышев-то тут при чем?

— А притом, что якобы пришел наш Ерема к Бахману с поклоном от дружка его Худякова. От Фильки того самого. Через двадцать с лишним лет пришел. А уж после поклона грозить стал и деньги вымогать. Старик ему пять сотен дал, а Ереме мало: «Давай, — говорит, — ещё тысячу, а иначе я в Преображенский приказ пойду и расскажу какой ты Бахман на самом деле». Долго наш кат старику грозил. Вот Бахман и послал сынков своих разобраться с ним. Мы их сразу же около Чернышева взяли, они тут же на отца кивают, вот тут все и открылось. В яму я их велел посадить. Мне вот только Анну жалко. Такая боевая девка была. Она одна мне три ватаги в лесах у Петербурга к ногтю прижала да и в Москве с кое-какими немцами разобраться успела. Не до конца правда, но сделать многое смогла. Жаль девку! Какое её будущее славное ждало. Я ведь хотел её после этого дела в свет вывести. Подготовил уж всё, и тут это.

— А она-то чего сунулась?

— Так она ж знала всё и очень хотела, чтобы я спор наш с тобой выиграл. Очень уж она для меня стараться любила. Вот оно как вышло-то.

— Жалко.

— Еще как жалко. Я её можно сказать с пеленок вырастил. В Азове на базаре за алтын медью купил. Вырастил, выучил, и вот так потерять. Обидно. Царство ей небесное!

Граф с генералом молча выпили по полному кубку и сразу же налили еще.

— А ты вот мне все-таки скажи Петр Андреевич, — после некоторого молчания и с долей положенного смущения поинтересовался Ушаков у графа, — чем тебе так Апраксин досадил? Ты вроде с отцом его одно время даже дружбу водил.

— Да как тебе сказать-то Андрей Иванович? — чуть сощурился Толстой. — Да ничем особенно не досадил. Чуешь, наверное, кто после батюшки императора нашего править будет?

— Догадываюсь.

— А раз догадываешься, то поймешь меня сразу. Тут такое дело, что к нашей матушке императрице новую охранную роту набирают, а в командиры метили три человека: Гаврюха Апраксин, Фролка Петров да племянник мой. Ну, а теперь уж какой выбор остался? Только может, зря я старался? Ведь Гаврюха сын-то Федору Матвеевичу незаконный. С комедианткой он одной путался, вот и случился у них Гаврилка. Его хотя все и графом звали, но по закону он был никто. Ерепенился много, представлял из себя, а на самом деле пустое место. Не должен он был себя так вести. Одно только плохо с ним было, что царице он что-то приглянулся. Вот я и подумал, что решать с Гаврилкой чего-то пора. Хватит нам около трона полукровок терпеть. Был бы законный, то может, как иначе дело делать пришлось. А так?

— Ну, раз так, тогда понятно.

— Это хорошо, что понятно, — ласково подмигнул граф своему подчиненному. — Я ведь с тобой всегда начистоту. Я в тебе, как в себе уверен. Я так считаю, что если доверяешь человеку, то ему надо во всем доверять, и в большом и в малом, а иначе и тебе веры не будет. Я ведь не ты, я от друзей ничего не скрываю.