Презумпция любви

«Теперь короля из «Золушки» вспомнил, — подумал Горка снисходительно. — За маленького меня принимает, думает, я до других шуток не дорос». И не дожидаясь, когда за Лавровым захлопнется входная дверь, принялся за работу. Поставил возле раковины миску, открыл кран и стал, как учила Цветана, тщательно протирать под водой крутые помидорные бока и испачканные землей морковки, похожие на оранжевых рыбок с зелёными хвостами. Теперь, когда всем становится ясно, что он, Горка, человек независимый, не ждет ни от кого ни поездок к морю, ни всяких там подарков, было очень приятно самому в чем- то помочь Косте. В мыслях он всегда называл Лаврова по имени. Горка думал о красивой гостье и о том, что Костя не пытается избавиться от него в этот вечер. Вообще, было бы круто вот так проводить время у Кости, как у вроде бы у родственника. А что?! Он в душу особо не лезет, с советами не пристаёт, не жадный…

— А Константин где? — вдруг раздалось у Горки за спиной.

«Рыжий! Костя Рыжего за мной прислал! Чтобы, значит, до вечера с глаз долой! Слабо было самому попрощаться!»

— Здравствуй, Игорь. Я тебя спрашиваю.

Доктор прошел в кухню и тяжело опустился на стул.

Горка, закусил губу и пожал плечами, не оборачиваясь.

— Ты что, язык проглотил?

— Здравствуйте, — тихо ответил Горка.

— Ну, так куда его понесло? Мне укол ему сделать надо! Нет у меня времени здесь рассиживаться. У меня больной потяжелел, уйти может.

Горка сглотнул, пытаясь совладать с дрожащими губами. Оглянулся.

Рыжий сидел в полуоборота к нему, согнувшись, опустив голову и широко расставив ноги. Пот ручейком стекал по его виску. И никакой на нём белой рубахи с аккуратно подвёрнутыми рукавами, а свисает с плеч выцветшая голубая футболка, мокрая от пота между лопатками.

— Дядя Костя в магазин ушел. То есть на такси уехал.

— Зла на него нет! — устало сказал доктор после паузы и остался сидеть у открытого окна, тяжело дыша.

И Горка замер. Вспомнилось, как в последний раз отец неожиданно прилетел поздним вечером. И как настойчиво уговаривал пойти к больной маминой подруге погулять с каким- то её пёсиком. И он, дурак, пошел и носил вокруг дома на руках дрянную собачку Сюсю, потому что она, пучеглазая, была похожа на муху с оборванными крылышками и до смерти боялась других собак. А когда вернулся, отца уже не было. Мама сказала, срочно вызвали. И всё! Не виделись они больше! Тогда Горка злился на маму за её какое- то необычно спокойно ласковое радостное лицо, и не верил, «что вызвали срочно» и что «папа очень жалел». А потом, уже в интернате, вспоминая это отцовское предательство, пугая Лёку, бился головой о стену. Обманул! Обманул! И службу свою оставить обещал, и «на Юга» втроём податься! Как он его ненавидел! Отца! Что маму больную оставлял! И в цирк с ним ни разу не пошел! Ни разу! Только всё обещал! А эти все сослуживцы — «батяня- комбат!» А ему, Горке Гордиевскому, кем он был?! Полковник Гордиевский!

Вот и этот, Рыжий, сейчас отдышится и скажет: «Костю я не дождусь, так что собирайся без него. Тебе в интернат пора». И прощайте, полковник Лавров! Хлебайте борщ вместе со своей подружкой!»

— Ладно, пойду я, — неожиданно напомнил о себе Доктор. — Скажи Константину, чтобы укол сам себе сделал. Я всё, что нужно, на столе в кабинете оставил. И хотел бы я знать за какими- такими фенхелями он на такси отправился!

Горка резко развернулся. И если бы доктор Рудольф Янович Добжанский смотрел в его сторону, то увидел бы лицо совершенно незнакомого ему мальчика. Ну, просто отрока из древней легенды, причастного к тайне, что конец света отменяется. Такие у Горки становились глаза. Радость рождалась в них из глубины печали. Темно- серые с широкими зрачками, они светлели и начинали отливать голубизной.

Но Доктор на Горку не смотрел. Приложив мобильник к уху, он ждал ответа на свой вызов.

— Варвара? Ну, что он? Не паникуй. Еду я, еду. Терехова не отпускай. Ну, можно мне за двое суток на полчаса расслабиться?!

Вздохнул, сунул трубу в карман брюк, а оттуда извлек аккуратно сложенный носовой платок и вытер серое от усталости и влажное от пота лицо. Потом тяжело поднялся и пошел к выходу.

— А Вы … Вы чаю выпейте, — сказал Горка в спину уходящему Добжанскому срывающимся голосом.

— Пожалуй, можно, — согласился тот, уже стоя на пороге. — Ставь чайник, я руки пойду помою.

Вскоре раздались такие звуки, как если бы доктор мылся над ванной.

Горка сбегал на балкон, снял с верёвки горячую от солнца Костину футболку и повесил её на дверную ручку в ванной.