Презумпция лжи

По всему получается, что распечатку беседы Ландовский сделать быстрее, чем хотя бы за 40–50 часов непрерывной работы (не считая времени на еду и отдых), не смог бы ну никак.

Теперь читаем, что рассказывает он сам:

Мы договорились начать нашу работу в одиннадцать часов (утра)… вначале механик должен был делать частые остановки для того, чтобы дать мне время записать… Мы работали приблизительно до двух часов дня и пошли завтракать. (…) Борясь со сном, я писал до пяти часов вечера…я рассчитал, что написал уже половину. Я отпустил человека… до десяти часов вечера, и бросился в кровать.

Я окончил писать после пяти часов утра.

Итого: первая часть работы с 11:00 до 17:00, т. е. 7 часов, и затем вторая часть с 22:00 до 05:00, т. е. ещё 7 часов; всего — 14 часов работы.

Не 50 часов, не 40 и даже не 20. Четырнадцать. Что подразумевает почти профессиональную среднюю скорость машинописи 143 зн./мин, возможную уже только при печатании десятью пальцами и вслепую; без единой остановки на протяжении всех 14 часов.

Дальше.

Ландовский отдал стенограмму на французском языке Габриелю для прочтения и сверки. Габриель в ответ:

…разрешил мне пойти поспать, и мы договорились, что я смогу начать писать на машинке (переводить текст на русский язык. —А.Б.), уже отдохнувши после завтрака. Запись информации на машинке заняла два дня, включая еду и около двенадцати часов сна.

«Завтрак» у Ландовского — это 13:00 14:00. Значит, проработал он максимум с 14:00 до 24:00 в первый день и потом ещё 24 часа во второй — т. е. всего 34 часа — из которых 12 часов он проспал и ещё, скажем, 2 часа потратил на еду. Получается, что перевод всего текста, исполненный двумя пальцами на пишущей машинке, занял у Ландовского не более 20 часов, на протяжении которых он выдерживал среднюю скорость печатания 99 знаков в минуту.

Оставим в стороне эту фантастическую для него скорость печатания. Посмотрим теперь на скорость его перевода.

У переводчиков расчётной единицей для нормирования их труда в мои времена был так называемый авторский лист (а.л.) — 24 страницы по 1800 знаков на каждой. При таком расчёте Ландовский текст перевёл со скоростью примерно 3,3 стр./час.

Норматив у моих коллег письменных переводчиков в Секретариате ООН был — 4 страницы в день (или 0,5 стр./час). Норматив переводчика высшей категории в Издательстве АПН в Москве (т. е. у автора этих строк на рубеже 1990-х гг.) был — 4 а.л. в месяц, или примерно всё те же 4 страницы за 8 часов. Поэтому можно считать, что международный стандарт скорости профессионального перевода равен примерно 0,5 страницы в час — в шесть раз медленнее, чем получилось у Ландовского.

При этом в моё время, на рубеже 1990-х гг. в Москве было два самых быстрых письменных переводчика с французским языком и высшей категорией: Альберт Тигранович Антонян из АПН (не из Издательства, а из Агентства), и автор этих строк. Антонян был побыстрее, но это по его собственному признанию только потому, что он не сам печатал, а надиктовывал свои переводы машинисткам. Я же всегда печатал сам (и не двумя, а десятью пальцами, вслепую). И вот у меня — практикующего профессионально переводчика с десятилетним стажем, на пике моих творческих сил и возможностей — скорость перевода на машинке только самых простых, стандартно-стереотипных текстов (не требовавших от меня никаких остановок для размышлений) иногда достигала примерно 4 стр./час, но выдерживать такую скорость я мог от силы часов восемь подряд — не больше.

Значит, если бы мне надо было как только можно срочно перевести какую-нибудь совсем примитивную, насквозь предсказуемую общественно-политическую статью объёмом 120 000 знаков, у меня бы даже на это предельно упрощённого типа задание ушло бы 17 часов крайне напряжённого, на пределе моих возможностей безостановочного труда А уж на текст такой сложности, как беседа Таковского с Габриелем, потребовалось бы никак не менее 40–50 часов работы, и вряд ли нашёлся бы тогда в Москве в нашем перводческом цехе кто-нибудь, кто сумел бы справиться быстрее.

Вундеркинд Ландовский, напомню, справился за 20 часов.