Презумпция лжи

— В Москве… — Глазко опрокинул остатки водки в свой стакан… — Москва стояла, стоит и будет стоять… Ладно, слушай… Наталью твою мы похоронили… отец твой был и мать и я был. Александр Владимирович не пошел… сам понимаешь… Тяжело ему, он из Прокуратуры вообще уходить хотел… уговорили…

Я молча слушал.

— С делом твоим… в общем непонятно что. По Наташе дело закрыто — в связи со смертью подозреваемого… Дело Пугачева остается пока открытым, Генпрокуратура ведет следствие, но документы никакие не дают. Тут секретно и там секретно. В общем — висяк… В розыск тебя так и не объявляли, непонятно почему. Самое главное — что и КГБ никак не интересуется ходом следствия по убийству их человека. Обычно… ты же знаешь, как КГБ себя ведет особенно в подобных случаях. А тут — тишина полная. Такое ощущение, что никто не хочет ворошить эту историю — потому что достанется всем и каждому без исключения. Так вот, Сергей…

— Понятно… — я поднял пустую бутылку, зачем то посмотрел ее на просвет…

— Может, еще по одной… — Константин Иванович дернулся за рюкзаком — я привез с запасом… Тут, говорят особо не разживешься, мусульманская страна…

— Неправду говорят. В дуканах хоть посреди ночи нальют… Здесь особо строго не соблюдают… Нет, не стоит — одной хватит — завтра вам в посольство представляться, в Царандое… Вас куда, кстати?

— В Кабул. Царандой — это что такое, хоть расскажи. И расскажи, что тут у вас произошло, ты же понимаешь, зачем я сюда…

— Да все я понимаю… В общем, слушайте расклад. Сначала по вам. Царандой — это защитники революции в дословном переводе. Министерство внутренних дел по афгански. В общем, все как у нас, только вооруженные автоматами — здесь с пистолетом много не навоюешь. Вас ведь в уголовный розыск определили?

— Точно так… — Константин Иванович богатырскими залпом замахнул остававшуюся в стакане водку, закусил лепешкой — поднимать, скажем так, профессиональный уровень местных пинкертонов. Соцзаконность устанавливать…

— Дальше. Из наших здесь — полный бардак. Помимо совпосла с его аппаратом, здесь есть главный военный советник, главный политический советник, Резидент КГБ и советник от МВД. Подчиненности одного другому как таковой нет, какие то согласования есть, но не более. В остальном — у кого на что ума хватит.

— У нас не лучше… А что с этим… Как там его…

— Михеев Андрей Леонидович из аппарата главного военного советника. Мы работали с ним вместе, он жил в этом же подъезде. Квартиру опечатали, но там до этого много кто прошелся, на новые улики рассчитывать не стоит. Труп я обнаружил…

— И что думаешь? — прищурился Глазко

— А что тут думать… Сидит человек на кухне, в руке пистолет, мозги на столе. Что тут думать?

— Ох, что-то ты мне не договариваешь… — устало заключил Глазко — ладно… Завтра разбираться будем…

Ближнее Подмосковье 25 сентября 1978 года

Осень одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года выдалась на удивление прохладной и сухой. Еще не наступил октябрь — а зима уже, сначала робко, а потом все настойчивее и настойчивее заявляла о своих правах. К концу сентября иней уже слегка серебрил по утрам роскошный золотистый ковер из опавшей листвы. Мрачные, свинцово серые тучи низко висели над землей — но все никак не могли разродиться дождем.

Черная Волга Газ-24 свернула на неприметную тропинку в лесничестве, в семидесяти километрах от Москвы. Почти бесшумно, она пробралась несколько сот метров по лесу, по узкой ухабистой дороге и, наконец, остановилась. Дорогу ей преградил самодельный деревянный шлагбаум…

— Холодно здесь у вас… — с переднего пассажирского сидения вылез средних лет бородатый, загорелый мужчина, поежился, запахнул плотнее полы своего плаща…

— Ну, не курорт… — согласился второй, в тяжелом брезентовом плаще, в каком обычно ходят грибники, пожилой, но крепкий — но грибов в этом году — море…

— Грибы, это хорошо… — с каким то надломом в голосе сказал первый — вот только когда пособирать еще придется…

— Да брось… Лучше расскажи, что происходит в жарком и солнечном Иране под властью мудрого шахиншаха…

Генерал Владимир Владимирович Горин был одним из немногих старших офицеров министерства обороны, кто вот так вот мог выехать с подчиненным на природу для того, чтобы внимательно его выслушать и обстоятельно поговорить. К сожалению, с каждым годом в армии все больше и больше было тяжелого военного «дубизма», особенно наверху, в ее командовании. Самое страшное — что тоже самое было и в ГРУ ГШ, здесь если оно и отличалось от остальных армейских структур в лучшую сторону, то ненамного…