Презумпция невиновности

— Надо срочно помыть. Мы сейчас вернемся, — бросаю подошедшему официанту и тащу жену в сторону туалетов.

— Господи, все на нас смотрят, — хихикая, говорит Ира, а потом мы скрываемся в коридоре, в конце которого расположены туалеты.

Заволакиваю Иру в ближайший и запираю дверь, прижимая жену к ней. Я не трачу время на долгие прелюдии. Тут же набрасываюсь на Иру с поцелуем, руками ныряя под подол ее платья. Я знаю, что она уже мокрая. В последнее время это ее нормальное состояние. С удовольствием провожу пальцами по кружевной кромке чулок, отодвигаю полоску стрингов в сторону и проникаю между мокрых губок. Ира прикусывает нижнюю губу и, закатив глаза, негромко стонет.

— Умница моя, — хвалю ее сам не знаю, за что. Проникаю в нее двумя пальцами, чувствуя, как их обволакивает горячий шелк. — Вот так, — поощряю, когда она легонько двигает бедрами, насаживаясь на пальцы. — Еще?

— Еще, — выдыхает Ира. — Только с членом вместо пальцев.

Он, почувствовав, как его жаждут, дергается, вжимаясь головкой в ширинку. Расстегиваю ее, спускаю вместе с боксерами, приподнимаю Иру вверх и насаживаю на себя. Она так крепко оплетает мою талию ногами, что это даже немного больно. Я трахаю жену так быстро и жестко, что грохочет дверь. Мне плевать, даже если нас выгонят из ресторана за непристойное поведение. Даже если внесут в черный список и прославят на весь город. Моя Мышка нуждается в жестком сексе, а я даю ей все, чего бы она не попросила.

Ира царапает мой затылок, кусает целующие ее губы, подмахивает мне своими бедрами и стонет на ухо. Тихо, перемежая стоны громкими вздохами. Цепляется за меня, как за спасательный круг, пока я ощущаю жар во всем теле при приближении оргазма.

Когда мы оба взлетаем на вершину, я прижимаюсь своим лбом к ее.

— Давай повенчаемся, — говорю я, одновременно с Ириным “Я люблю тебя”.

— Что?

Отстраняюсь, чтобы она видела мои глаза и осознавала, насколько я серьезен.

— Давай повенчаемся.

— Витя, это серьезный шаг.

— Серьезнее я еще никогда не был, Мышка. Хочу быть с тобой целую вечность. И, если существует жизнь после смерти, то и в ней, и после нее, и в той, которая последует за всеми ними.

Она широко улыбается и, кивнув, целует меня нежно и сладко.

Эпилог

Ирина

Мы выходим из церкви под аплодисменты.

— Знаешь, я в церкви был всего три раза, — внезапно произносит Витя. — После маминых похорон случайно забрел, и потом, когда наших детей крестили. Сегодня вот четвертый.

Я останавливаюсь и тяну Витю за руку, чтобы сделал то же самое. Мы смотрим друг на друга, не улыбаемся.

— Я люблю тебя, — произношу и тянусь к его губам, он тут же меня целует.

— Люблю тебя, Мышка, — отвечает он между короткими поцелуями.

Наши гости громко хлопают, выкрикивают пожелания, но по ощущениям мы с Витей сейчас лишь вдвоем в целом мире, а все звуки долетают только фоном. Нам так не хватало этого ощущения, что сейчас я в полной мере им наслаждаюсь.

Конечно, так было не всегда. Но мы пришли в точку, где можем быть максимально открыты друг с другом. Как сказал Богомолов, его грудная клетка для меня открыта. И теперь я чувствую, что это правда. Раньше он был вроде как мой, но не до конца. Словно он принадлежал мне и еще десятку женщин. А сейчас я могу сказать “мой муж”, и буду именно это иметь в виду.

Когда мы спускаемся с крыльца церкви, друзья и родственники кидаются поздравлять нас. Но Витя, практически отмахиваясь от них, идет к моим родителям, которые держат на руках Вадика и Лизу.

— Вот они мои хлебобулочные, — шутит Витя, подхватывая дочку на руки и целуя сына в макушку.

— Фотографируемся! — слышится позади.

— Твою мать, кто пригласил этого придурка? — бурчит Витя.

— Ты, — смеясь, отвечаю я.

Богомолов сам выбирал фотографа для нашего венчания. Долго и скрупулезно изучал портфолио разных фотографов, пока не нашел “того самого”. А “тот самый” оказался навязчивым мужчиной, который постоянно пытался заставить нас позировать.

— Минутку, — притворно дружелюбным голосом говорит Витя и передает мне дочку, а сам разворачивается к фотографу и кивает в сторону. — На пару слов.

— Он же не побьет его, правда? — спрашивает мама.

— Даже если побьет, будет прав, — изрекает папа, глядя на моего мужа, который что-то внушает фотографу, выразительно глядя на него. — И вообще здесь практически одни юристы на свадьбе, хоть убей он тут этого навязчивого мужика, ему это сойдет с рук.

— Сережа, — одергивает его мама.

— А что? Я разве не прав? Знаешь о презумпции невиновности? Так вот пока не докажут, он невиновен. А кто посмеет доказывать, зная, какой тут контингент собрался? — смеется он и уворачивается, когда она пытается шлепнуть его по плечу.