Презумпция невиновности

— Садитесь, Ивановский, — кивнул я.

Парень хмуро посмотрел на меня из-под выступавших вперед бровных дуг, сел на стул. Некоторое время мы молча рассматривали друг друга. У Ивановского было смуглое квадратное лицо с низким лбом, крючковатым носом и выступающей вперед нижней челюстью.

«Типичный портрет грабителя-рецидивиста, — мысленно усмехнулся я. — Именно таким его и рисовал Ломброзо. Правда, там еще говорилось о толстых пальцах с обгрызенными ногтями. Но пальцы у Ивановского тонкие, женские...»

Он, видно, что-то прочитал на моем лице, нахмурился и отвел глаза. Молчание затягивалось. Я негромко сказал:

— Вот что, Сергей, мне необходимо поговорить о вашем деле. Я полковник милиции Синичкин.

Он скривился, как от зубной боли, с натугой ответил:

— Может, уже хватит терзать меня, товарищ... извините, гражданин полковник, а? Я признался в убийстве с целью ограбления. Прошел через суд, получил пять лет на размышление, почему дошел до жизни такой. Могли дать и больше, поэтому не стал даже кассационную жалобу подавать в коллегию по уголовным делам областного суда, да и сыт я по горло вашей юриспруденцией! Приговор вступил в законную силу. Жду с нетерпением отправки в колонию.

Да, эти месяцы не прошли для него даром. Мысли излагает как заправский юрист. Но все-таки его не сломали. Иначе откуда такое чувство собственного достоинства, напористость. Люди, покорившиеся обстоятельствам, ведут себя иначе.

— Не надо ершиться, Сергей. Я ведь вам только добра желаю.

— Все мне этого добра желали, — осклабился он. — И прокурор, и следователь, и судья. Потому и оказался тут...

— Значит, вину вы свою все же не признали...

— Какое это имеет сейчас значение? — вскинулся он. — Суд сказал свое веское слово. Так что поздно сейчас размахивать руками, мне уже ничто не поможет!

— Сергей, — я тоже повысил голос. — Мне нужно знать правду о том злополучном декабрьском вечере!

— Вся нужная вам правда в приговоре суда, — буркнул он, покосился на лежавшую на столе пачку «Орбиты», облизнул губы и сглотнул слюну. Я пододвинул к нему сигареты:

— Курите. И поймите: правда мне нужна прежде всего для решения вашей судьбы.

Он размял в пальцах сигарету, закурил. Несколько раз подряд затянулся, глухо сказал:

— Кого сейчас интересует моя судьба!

— Если бы не интересовала, я сюда бы не приехал, — жестко ответил я. Меня уже начинала раздражать его оборонная тактика. — Из-за вас погиб хороший человек, а вы тут упрямитесь!

— Из-за меня? — изумился Ивановский и уточнил: — Вы имеете в виду майора Благовещенского?

— Да, его. Он пытался вам помочь, но и сам застрял в этом болоте. А помогла его туда столкнуть ваша сестра Галина: она написала прокурору заявление о том, что для смягчения вашей участи дала Благовещенскому взятку.

Ивановский поперхнулся дымом. Откашлявшись, вытер рукавом куртки выступившие на глазах слезы, решительно заявил:

— Галка не давала ему денег!

— А вам это откуда известно? — осторожно спросил я.

— Известно, — уклончиво буркнул он. Поколебавшись, ответил: — Галка сама сказала.

— Сама сказала? — удивленно переспросил я. — Когда?

— Вчера. Она была у меня на свидании. От нее и узнал, что майор Благовещенский покончил с собой. Галка плакала, говорила, что взяла грех на душу...

«Так вот почему я не смог вчера разыскать Кривошееву, — подумалось мне. — Она была здесь, в областном центре. Странно, что ей разрешили свидание с братом. Мне такая встреча далась не без труда: пришлось обращаться к первому секретарю обкома...»

— Вот что, Сергей. Я школьный друг Благовещенского и приехал, чтобы разобраться в этой истории. Наши с вами интересы совпадают, но вы упорно уходите от правдивых ответов на мои вопросы. Можете говорить со мной откровенно?

Ивановский покосился на меня, вздохнул, подумав, ответил:

— Откуда я знаю, что вы действительно хотите мне помочь? Мне уже другие «помогли» — пять лет за «признание» получил. А прокурор Клименков еще и предупредил: дескать, будешь высовываться, получишь на всю катушку — новый суд может перейти и на статью сотую. Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах. А там срок побольше, вплоть до «вышки»...

Ну и жук же ты, Иван! Какая подлость — загнать заведомо невиновного человека в тюрьму и еще пугать его, чтобы молчал!

— Вы потому и кассационную жалобу отказались подавать?

— Да, — кивнул Ивановский и попросил у меня еще сигарету.

Некоторое время мы молча курили. Было слышно, как в стекло забранного решеткой окна билась очнувшаяся от зимней спячки муха, да за дверью глухо стучали чьи-то шаги — видать, по коридору расхаживал приведший сюда Ивановского конвоир.

Я растер в пепельнице окурок и решительно сказал:

— А теперь рассказывайте все, что с вами произошло. У меня мало времени, а дел по горло. Говорите!

Ивановский вытащил из пачки новую сигарету, прикурил ее от окурка, вздохнул: