Презумпция виновности

И тут же голос за кадром комментирует: "Глядя на Мстислава Ростроповича, мы вспомнили, как мы прилетели в Берлин, когда там рушили Берлинскую стену. Как он играл там для воссоединившихся немцев. И мы поняли, что рухнула и наша невидимая стена, отделявшая нас от собственной нашей тысячелетней истории, от всего мира, от правительства, каждого от каждого. Стена лжи, злобы, недоверия". А камера затем направляет свой взор на толпу, в которой промелькнул Евтушенко, что-то неслышимое на записи произносит академик Шаталин, и голос комментатора: "Праздничные митинги шли по всему городу". И тут в кадр вклинивается фрагмент какого-то концерта, где прекрасная Людмила Сенчина в белом с серебром платье исполняет песню на слова Окуджавы: "Ах, только бы тройка не сбилась бы с круга, бубенчик не смолк под дугой"…

Глава 11. Вне бытия

Она подошла к телевизору, чтобы совсем его выключить из сети. И на смену Людмиле Сенчиной экран представил Николая Гнатюка, задушевно исполняющего одну из самых популярных своих песен:

…Ветер пропах… Тем теплым августом, я тебя ждал

Робко и радостно, робко и радостно в ставни стучал.

С белыми ставнями с белыми ставнями дом над рекой,

Где мы оставили, где мы оставили что-то с тобой.

Милое давнее где-то за далями в дымке сплошной,

Ставенки скрипнули, словно окликнули: где ж ты родной.

А над покосами, а над жнивьем где-то — от осени, за журавлем,

Как же так сталося: был мне родным

С белыми ставнями, с белыми ставнями дом стал чужим…

"Ветер пропах, тем черным августом", — зазвучало в ушах. Инга Сергеевна с ожесточением выключила телевизор и подошла снова к окну. Уже был глубокий вечер. Снег продолжал валить и, освещенный светом окон и уличных фонарей, казался сказочно-театральной декорацией. И эта картина вызвала воспоминания, которые она глушила в себе, чтобы не бередить кровоточащую душевную рану, которая словно вобрала ее всю в себя, не оставляя никакого пространства для избавления. Принятие решения о поездке в США было результатом шока, при котором все сместилось и перепуталось. Когда в первый день путча (ночью) муж дал согласие позвонившим ему американским коллегам поработать в США, она одобрила это, потому что главным чувством был страх нависшей угрозы никогда не увидеться с дочерью. Анюта звонила каждый день, несмотря даже на провал путча, проявляя нетерпеливое желание увидеть родителей рядом с собой.

Примерно дней за десять до их отъезда, когда она была одна дома (поскольку муж был в кратковременной командировке в Москве), вернувшись в Городок, в первый же вечер позвонил Остангов, пригласив ее прийти к нему. По дороге к коттеджу она думала, как преподнесет ему случившееся. Поскольку их встречи были очень редкими и она не очень хорошо представляла себе глубину его отношения к ней, то и не могла представить, какова будет его реакция. Как только дверь дома Остангова отворилась, она оказалась в его объятиях.

Это были какие-то особые объятия. Не только пылкую страсть, но и радость исполненного желания встречи выражали его прикосновения. После этого продолжительного и молчаливого выражения своих чувств Кирилл Всеволодович, взяв ее за руку, так же молча повел наверх в комнатку, расположенную рядом с кабинетом, обустроенную, как маленькая гостиная. На красиво сервированном небольшом круглом столике, покрытом белоснежной скатертью, горела свеча, стояли ваза с фруктами, коробка шоколадных конфет и несколько бутылок с напитками.

По приглашению Остангова Инга Сергеевна села в одно из кресел, которое, казалось, объяло ее, как желанную гостью, своим уютом, комфортом и теплом. Она сидела затаив дыхание. Помолодевший, в светло-синем костюме и белоснежной рубашке, Кирилл Всеволодович разлил в хрустальные фужеры шампанское, сел в кресло напротив и, подняв бокал, проникновенно глядя ей в глаза, произнес:

— За встречу! За долгожданную встречу. Я очень скучал без вас.

И в освещенной только свечой вечерней комнате хрустальный звон прозвучал подобно волшебным звукам единения в любви.

При всех предыдущих встречах с Кириллом Всеволодовичем Инга Сергеевна чувствовала себя моложе его, более, чем на самом деле. И ей нравилось это несвойственное ей ощущение − быть под покровительством, которое приносило особое наслаждение принадлежности к слабому полу. Сейчас же, когда они оказались в спальне, картина их интимной встречи выглядела совершенно противоположным образом. Остангов, определившийся окончательно в своих чувствах, подогретых длительной разлукой, олицетворял почти юношескую пылкость и энергию.