Презумпция виновности. Часть 2. Свой среди чужих, чужой среди своих. Россия. Наши дни III

Но самое интересное, что Константиныч был родом из поселка Решетниково Клинского района Московской области и прекрасно знал вторую жену Гриши и всех ее родственников. Когда выяснилось, что они почти земляки, Писарьков окончательно потеплел к Тополеву и даже стал его негласным защитником и покровителем. Он с удовольствием рассказал про предыдущего мужа Ларисы Володю Куликова и его друга Бочкова, который был крупной шишкой в ментовке города Клина. Благодаря дружбе с ментом, муж Ларисы быстро встал на ноги и превратился из обычного бомбилы в крупного бизнесмена района – владельца строительного рынка на Ленинградском шоссе, на границе Тверской и Московской областей. Об их организованной преступной группе, которая вначале просто грабила проезжающие по дороге фуры, а впоследствии не гнушалась разбоями и убийствами, в поселке тихо перешептывались, а потом заговорили в полный голос и в близлежащих деревнях. В середине нулевых они отжали у местных предпринимателей строительный бизнес, рынок стройматериалов и превратились из бандитов в приличных бизнесменов. Бочков, правда, так и остался в полиции и активно крышевал Куликова, помогая разбираться с конкурентами и должниками. По мнению Константиныча, Володя продолжал любить Ларису, хотя женился на другой и даже родил ребенка в новом браке. Но о старой любви не забывает, тем более – о дочери Арине от Ларисы. Брак Гриши с его бывшей женой стал для Куликова вызовом и причиной очередной депрессии.

– Ты даже не представляешь, как он переживал, когда узнал, что вы с Лариской расписались, да еще и заграницу укатили в свадебное путешествие! – рассказывал Константиныч. – Ему же Арина постоянно фотки слала, и он прямо вскипал, когда их видел. Я сам при таких сценах присутствовал неоднократно. Он тебя люто ненавидел и, я уверен, что-то замышлял против тебя вместе со своим дружком Бочковым. Это даже хорошо, что тебя за мошенничество посадили в Москве, а то они бы с их административным ресурсом могли против тебя и более суровое наказание найти – наркоту бы подбросили или в педофилии обвинили. Поверь, они это умеют! Им это раз плюнуть! Что ни делается, все к лучшему.

Слева от Константиныча стояли подряд две шконки. На одной отдыхал Лепеха, на другой – Сергей Романов по кличке Кабан. Оба они были местными – из Тамбовской области. Первый – молодой, невысокого роста, очень наглый, с приятным картавым прононсом. Второй – высокий мужик с брутальным лицом молотобойца. Оба деревенские, и оба отбывали наказание за нанесение тяжких телесных повреждений во время пьяной драки. Лепихов, будучи человеком несильным, но дерзким, порезал ножом своего визави так, что тот целый год боролся за жизнь в различных медицинских учреждениях края. А Кабану хватило двух ударов кулаком, чтобы его спарринг-партнер до конца жизни ел только жидкую пищу. Оба схлопотали так же, как и Писарьков, по четыре года и уже отсиживали последнее лето в колонии. Кабан работал оператором в котельной и пользовался большим уважением у зэков, потому что мог решить многие вопросы с сотрудниками администрации. Считались с ним и менты, уважая Романова за крепкий деревенский характер и высококлассную самогонку, которую он гнал в котельной, пока в один вечер не был застигнут врасплох самим Балакшиным из управы. Тот поймал его в хлам пьяным на промке и долго гонялся за нарушителем дисциплины по производственным цехам. После скандала Романова, естественно, уволили, и он стал ждать освобождения в восьмом бараке безработным. Конечно, Борисович – начальник отдела безопасности, будучи его односельчанином, не давал Кабану грустить и частенько вместе с Лепехой и еще одним местным пацаненком выводил на «прополку» и уборку запретки – контрольно-следовой полосы, представлявшей собой участок земли между заборами вдоль границы исправительной колонии. Здесь зачастую можно было найти запреты после неудачных забросов с воли: наркотики, телефоны, зарядки и флешки с кинофильмами. Большую часть добычи Кабан сотоварищи, конечно же, отдавали Борисычу, но частенько и им доставались богатые трофеи, которые они могли продать, а на вырученные деньги заказать продукты через таксистов.

Соседями Гриши были москвичи Максим Демидов и Андрей Муравьев. Они тоже отсиживали последние месяцы своего срока, да еще ждали назначения суда по условно-досрочному освобождению. Муравей сидел по наркоманской статье три года и постоянно грустил. Он реально боялся выходить на свободу, потому что был абсолютно неуверенным в себе человеком. За годы в изоляции он сумел слезть с героина, на котором плотно сидел на воле, и был чистым. Освободившись, боялся снова подсесть на дурь и окончательно сторчаться. Теперь, когда срок наказания подходил к концу, эти переживания усиливались, загоняя его в конкретную депрессуху.