Презумпция виновности

– Нет, коллеги, я не спятил. Вы можете пытаться переубеждать меня сколь угодно, но я выведу для вас сейчас одну-единственную, верную формулу, по которой вычисляется законопослушность человека. Думаете, я возомнил себя ангелом во плоти? Отнюдь! Я часто упоминаю нечистого и не прочь засадить первой же понравившейся мне красотке. И я перелюбил их такое множество, что уже не помню точное количество, – среди следователей Генеральной прокуратуры, как и среди других, святых не бывает. Так вот, разница лишь в том, что ни одну из тех, кто оставил во мне искорку любви, я не продал ради денег, чтобы поиметь другую. Я просто внезапно влюблялся в другую. Но никогда не оставлял прежнюю в неведении об этом. Если у тебя есть мужество так поступать, значит, ты никогда не решишься на преступление, ибо видишь разницу между скотством и порядочным поведением.

– И что, все они после вашего ухода чувствовали себя счастливыми? – подначил Георгиев, когда машина въезжала во двор управления.

– Нет. Но ни одна не сказала мне – «ненавижу».

В дежурной части сидел и, дожидаясь приезда группы, болтал с дежурным Мацуков. Выглядел он уставшим: видимо, приезд следователя из Москвы возлагал на сотрудника районной прокуратуры дополнительную ответственность. Ментам – тем хорошо. Кряжин уедет, и никто в Генеральной прокуратуре о них не спросит. Но о том, кто «важняку» помогал в Холмске из «наших», вопрос зададут обязательно. И очень не хотелось бы, чтобы Кряжин жевал губами, как делал всякий раз, прежде чем сказать неприятное, и говорил о том, что есть один такой, Мацуков его фамилия. Так он – ни в зуб ногой. Середнячок, пригодный лишь для расследования преступлений с имеющимся подозреваемым.

В кабинете Желябин поставил чайник, вынул из холодильника пакеты с едой и вдруг бросил:

– Вы в библиотеке обмолвились о каком-то человеке от власти, помогавшем москвичам из «Мерседеса». Это тоже следственная проговорка, сродни той, где «он, в черной кожаной куртке, сидит и пишет»?

– Нет, это правда, – мягко возразил Кряжин. – Такой есть.

– И кто он? – Нож Желябина завис над вчерашним сервелатом, как топор палача.

– Наша следственная бригада состоит из пяти человек: Кряжин, Сидельников, Мацуков, Желябин и Георгиев. Один из перечисленных – предатель.

Понимая, что колбаса еще долго не будет порезана, советник выдернул нож из ослабевшей руки майора и стал стучать им по разделочной доске. В воздухе запахло копченостями. Сидельников между тем расставлял кружки и раскладывал в них пакетики с чаем.

– Вы меня с ума сведете, Иван Дмитриевич, – выдохнул Желябин.

– Один из нас… – начал, но не закончил Мацуков.

– Желябин, тебе сколько ложек сахара?

Не дождавшись ответа, Сидельников всыпал в кружку две ложки и направился к столу за своей колбасой и сыром.

Глава семнадцатая

Рассчитано было верно. Деньги Пикулина были изъяты из-под подоконника в его квартире, то, что оставалось у него в карманах, растаяло. Получить приют у друзей-таксистов он уже не мог по объективным причинам – смерть Кащеева и ситуация, в которую попал Сопьян (а он, конечно, уже выразил в таксопарке свое отношение к происходящему), убеждали советника в том, что помощи от коллег Пикулину ждать не приходится. Женщина, которая могла предоставить ему помощь, уже была под прицелом – он убедился в этом лично, а дядя Шельмин оказался самой настоящей сволочью, принимать помощь от которого было и опасно, и позорно. То, что преследователи из числа бандитов покинули город, Пикулин, естественно, не знал и узнать об этом не мог.

Чердаки и подвалы продолжали потрошить участковые уполномоченные, хазы и малины трясли опера. Вокзалы и аэропорт под полным контролем – Кряжин, основываясь на богатом пикулинском опыте бывшего заключенного, мог смело заявить, что там он даже не появится.

Покидать город на попутке также невозможно. Даже если удастся уговорить какого-нибудь дальнобойщика взять его бесплатно до Москвы или в противоположном направлении, то без денег и документов долго не протянешь.

Сашка мыслил в том же направлении. Но мысль о дальнобойщиках, которую он отверг сразу и без раздумий, пришла ему в голову первой. Он как-то раз попал в переплет, из которого еле выбрался. И все благодаря доверчивости, от которой, казалось, давно не осталось и следа. На поверку выяснилось, что Пикулин людям еще доверяет. Нельзя же жить одним твердым убеждением, что все люди – суки! Но переплет был, и он в него попал.

На вокзале к нему подошли три правильных на вид пацана, в хороших одеждах, с ясными глазами, что доказывало отсутствие наркозависимости, и без перегарных выхлопов изо рта попросили довезти до кольца на выезде из города, чтобы встретить товар. «Из Ярославля фуры идут, – объяснил один, – в дороге поломка случилась, и сейчас порознь добираются!» «А водилы не местные, – сказал второй, – их встречать надо. Одного уже провели до склада, а сейчас позвонили, мол, встречайте второго».

По большому счету Пикулину эти объяснения были лишними, он таксист, а не ревизор, поэтому велел садиться и привез к указанному месту.