При дворе двух императоров (Воспоминания и фрагменты дневников фрейлины двора Николая I и Александра II)

Я удивилась, что императрица была так откровенна. Эта женщина для меня непостижимая тайна. У нее иногда вырываются слова, которые показывают, что она с полнейшей ясностью понимания судит о людях и вещах ее окружающих, что она видит все недостатки, всю мелочность этой среды, каждое ее слово показывает, что она понимает и ценит ум, и тем не менее она ничего не делает для того, чтобы мнение ее принималось во внимание и брало верх, чтобы были искоренены или ослаблены бесчисленные злоупотребления, накопившиеся повсюду. Если допустить, что к этой осторожности ее вынуждают семейные соображения, что мне едва ли кажется вероятным ввиду ее прекрасных отношений с государем, но если бы это действительно было так, в ней замечалось бы раздражение, уныние, но и этого совершенно нет. Она смотрит на государственные дела очень умно, очень проницательно, дела идут чертовски скверно, а у нее такой вид, как будто это ее совершенно не касается, в то же время она относится к стране вовсе не равнодушно, наоборот. Что же это такое? Недавно один очень умный человек говорил моему отцу, что он имел честь целый час разговаривать с императрицей: «Эта женщина, кажется, очень умна, она прекрасно понимает положение, а также и тех очень посредственных людей, которые ее окружают, но, по-видимому, она делает над собой большие усилия, чтобы не высказывать своего мнения». Впрочем, довольно естественно, что я, которая всегда испытываю потребность высказывать свое мнение очень резко и веду пропаганду с оружием в руках, не понимаю такой сдержанной натуры, какова императрица. У меня, вероятно, очень мало проницательности…

19 марта

Вышел манифест о мире, и в церквах служили молебны[102]. Этот манифест, как и все остальные за время этой войны, написал Блудов. Он удачно составлен, но кого хотят они обмануть и кого им удастся обмануть? Не лучше ли в унижении со смиренным достоинством опустить голову, чем афишировать самоуверенность, которой нет в сердце. В унижении, глубоко и по-христиански воспринятом, уже есть начало возрождения, но увертки никогда ни к чему не приводят. Правду, всю правду, одну правду!..

26 августа

День, назначенный для коронации, наконец наступил. Государь и государыня накануне покинули свою прелестную резиденцию в Останкине, чтобы быть в Москве к 4 часам, к тому моменту, когда первый удар колокола к вечерне должен был возвестить москвичам о приближении великого торжества. Погода была великолепная, оживление и шум на улицах, особенно на кремлевских площадях, были оглушительны. Вечером состоялась всенощная в церкви Спаса За Золотой Решеткой в присутствии государя, государыни, всей императорской фамилии, иностранных принцев и всей свиты. Служба продолжалась очень долго, так как читались еще молитвы последования к причастию. После этого государь и государыня облобызались со всеми членами семьи и, поклонившись нам, удалились к себе для исповеди. В этот день я императрицы больше не видела, но послала ей образа, которые мне прислал один отшельник из Саровского монастыря, чтобы благословить ее к венцу, как это говорится по-русски. Так как образа пришли как раз накануне коронации, я непременно хотела, чтобы они были переданы императрице немедленно. Вечером я получила от нее несколько слов, написанных карандашом, с благодарностью и просьбой молиться за нее. Не могу сказать, до какой степени я была этим тронута.

В воскресенье с пяти часов утра Кремль был запружен рядами экипажей и толпой народа. Весь этот шум совершенно разогнал сон, и все были на ногах гораздо раньше, чем было нужно. В восемь часов я отправилась в Екатерининский зал, уже полный статс-дамами и фрейлинами. Мы слишком поторопились, как это часто бывает в подобных случаях, и нам пришлось ждать целый час, прежде чем появилась вдовствующая императрица. Она вышла в императорской мантии и в короне; за ней следовала вся императорская фамилия, иностранные принцы и двор; процессия направилась в Успенский собор. Четверть часа спустя появился государь под руку с императрицей. Он был бледен и даже грустен. На императрице было платье с треном из расшитой серебряной парчи, обрисовывавшее ее тонкий, еще юношеский стан; несмотря на большой рост, ее худоба и хрупкое сложение придают ей вид очень молодой девушки. На голове у нее не было никакого убора, волосы были зачесаны совсем просто, с двумя длинными локонами, спускавшимися на плечи. Она двигалась медленно; казалось, что она едва прикасается к земле; глаза ее все время были опущены вниз; и во всем выражении ее лица было столько чистоты и сосредоточенности, что сердце сжималось от чувства благоговения, но в то же время и грусти. Меня всегда поражало это выражение лица императрицы среди всей пышности и блеска двора. Кажется, будто она уходит в себя, в собственный внутренний мир, чтобы спастись от мира внешнего, чуждого ее душе. Этим выражением она привлекает меня и вместе наводит на меня грусть, точно воспоминание о дорогом умершем человеке. Сегодня это выражение особенно ощущалось…