При дворе императрицы Елизаветы Петровны

Нарышкин скрестил руки на груди и поклонился с таким комическим видом глубокого почтения, что никто не мог удержаться от хохота, и даже сам великий князь, несмотря на всё своё недовольство, не мог скрыть улыбку, причём промолвил:

   — Ты дурак, Лев Александрович, а с дураками не стоит говорить о серьёзных вещах. Пойдёмте, Брокдорф.

С этими словами он исчез за дверью.

Екатерина Алексеевна, приветливо кивнув всему обществу и мельком бросив взгляд на Салтыкова, вместе с Чоглоковой удалилась к себе и отпустила своих дам.

   — Что это за художник? — спросила она, оставшись наедине с обер-гофмейстериной. — Мне кажется, тут скрывается какая-нибудь тайна под этим простым именем Чарлза Смита?

   — Прошу вас, ваше высочество, не спрашивать меня, — ответила Чоглокова, — вы увидите сами, я же прошу об одной лишь милости — подтвердить, если это будет нужно, что я представила не кого-либо другого, как только художника Чарлза Смита.

Она поспешно вышла и через несколько минут возвратилась с сэром Уильямсом.

Екатерина Алексеевна проницательным взором окинула вошедшего, Чоглокова же почтительно отошла в сторону.

   — Кто вы такой, — спросила великая княгиня по-французски, — и ради каких причин пожаловали ко мне? Говорите откровенно, так как я не люблю загадок.

   — Я явился к вам, ваше высочество, не для того, чтобы задавать загадки, — возразил Уильямс спокойным тоном человека, привыкшего беседовать с сильными мира сего, — я пришёл нарисовать ваш портрет, ваше высочество, и высказать вам одну просьбу, если вы останетесь довольны моим произведением. Сидя в комнате госпожи Чоглоковой, — продолжал он, — я отдался мечтам о будущем, что всегда позволительно человеку, в особенности когда он готовится предстать перед особой, в руках которой находятся вся будущность и все надежды. И вот, в то время, когда я мечтал, моя рука выводила различные арабески, которые я и позволяю себе показать вам, как образчик моего искусства.

Он вынул из папки лист и протянул его великой княгине, в то время как Чоглокова продолжала стоять и слушать, не вполне ясно понимая, что он хочет сказать.

Великая княгиня бросила быстрый взгляд на рисунок и увидела, что там, среди орнаментов, завитушек и арабесок, было начертано её имя, увенчанное сверху большою императорскою короною. Яркая краска покрыла её лицо, и, отведя взор от рисунка, она быстро взглянула на своего собеседника, который несколькими штрихами сумел выразить её самые сокровенные мысли.

Чоглокова приблизилась было с намерением взглянуть на рисунок, но Уильямс уже успел спрятать его обратно в папку.

   — Действительно, — притворяясь равнодушною, сказала великая княгиня, — ваш рисунок говорит о богатстве пашей фантазии, и я охотно соглашаюсь на ваше желание нарисовать мой портрет. — Она села в кресло и кивком головы пригласила Чоглокову занять место рядом с нею, после чего продолжала: — Объясните же теперь, в чём состоит ваше желание; я не всемогуща, но, если будет возможно, с удовольствием окажу содействие человеку, у которого столь верный взгляд и такая ловкая рука.

Уильямс, расположившись на табурете против великой княгини, положил на колени папку и, приготовившись рисовать, произнёс:

   — Моя просьба состоит в том, чтобы вы, ваше высочество, помогли мне в возможно скорейшее время быть представленным её императорскому величеству.

   — Вы хотите иметь доступ к императрице? — почти испуганно воскликнула Екатерина Алексеевна. — Но если вы обладаете приблизительно такою же наблюдательностью, как и талантом, то вы могли уже заметить, что моё положение при дворе как раз в этом отношении не может оказать вам услугу. Если же вы хотите нарисовать портрет императрицы, то вот госпожа Чоглокова может, пожалуй, обратить внимание императрицы на ваш талант.

   — Не то, ваше высочество, — возразил Уильямс, — я хочу предстать пред императрицей не в качестве рисовальщика; моё желание выше: мне хочется видеть её императорское величество в таком месте и при таких обстоятельствах, чтобы весь двор видел это и чтобы никто не мог сказать, будто я не беседовал с императрицей.

   — Не понимаю этого! — возразила Екатерина Алексеевна. — Ведь я уже сказала вам, что не люблю отгадывать загадки.

   — Ваше высочество, вы сейчас всё поймёте, — ответил Уильямс, набрасывая контур головы великой княгини. — Вам известно, что уже в древних мифах, сказках и метаморфозах древние боги, распалённые любовью, принимали разные образы, а злые волшебники превращали своих врагов в диких зверей или же, делая невидимыми, уводили их в плен. Такие превращения всегда влияли в положительную или отрицательную сторону, и, я думаю, эти превращения могут оказаться полезными и теперь для уничтожения антипатии, которую какое-нибудь лицо чувствует к другому. В данном случае мне необходимо побороть антипатию императрицы, которую она чувствует к некоторым лицам.

   — Прошу вас, — сказала Екатерина Алексеевна, — покинуть сказочный мир и перейти на почву действительности. К кому питает антипатию её величество и каким способом хотите вы уничтожить эту антипатию?