…При исполнении служебных обязанностей

Подошел день вылета, а погоды все не было. Уже второй день подряд мела пурга. В номерах гостиницы было темно. И вечер и утро были одинаковые серые, тоскливые и непроглядные. Аветисян играл с Броком бесконечную партию шахмат, а Струмилин подолгу сидел у Морозова и его ребят. У него были славные ребята. Они проработали в Арктике много лет. Зиму и лето они проводили в Ленинграде, в Арктическом институте, а осень и весну – здесь, на льду. Морозова и его ребят в Арктике звали не иначе, как "Их было пятеро". Они были неразлучными друзьями, хотя должностное положение каждого из них здесь и в Ленинграде очень сильно разнилось. Морозов был известный ученый, его заместитель Володя Сарнов – инженер, лауреат Ленинской премии, а трое ребят – Геня Воронов, Женя Седин и Сема Родимцев – простые рабочие, помогавшие Морозову и Сарнову совершенствовать и устанавливать в дрейфующих льдах ДАРМСы – дрейфующие радиометеостанции. Но и в Ленинграде и в Арктике они были неразлучны и дружны настоящей мужской дружбой – спокойной, скупой на внешние проявления и очень чистой.

Струмилину нравились люди Морозова, он играл с ними в кинг, причем настаивал, чтобы и ему били картами по носу в случае проигрыша; не торопясь, обговаривал план предстоявших работ, хохотал над анекдотами, которые рассказывал Сарнов, и даже выпил однажды вместе с ними двадцать пять граммов спирту.

Проводя время с ребятами Морозова, Струмилин старался не думать о Богачеве, но чем больше он старался не думать о нем, тем больше и тревожнее думал.

Он понимал, что Богачев нарушил все правила и распорядки; он понимал, что узнай кто-нибудь о поступке Богачева – и прощай его летная карьера; он понимал и то, что обязан был сам доложить о случившемся, но тем не менее знал, что никогда и никому не доложит.

Его отношение к Павлу, поначалу очень сложное, сейчас все больше и больше выкристаллизовывалось в любовь. Он полюбил этого парня за то, что в нем было много от Леваковского. Но не только за это он полюбил его. Он полюбил его, потому что видел в Павле себя самого – младшего. Он был таким же горячим на решения, безапелляционным в мнениях, отчаянным в воздухе. Струмилину нравились люди решительного склада характера. Ему нравились те, которые, говоря д а, имеют в виду д а и только д а. И, наоборот, уж если сказано н е т, так оно должно быть окончательным и жестким. Формулировки вроде "мы посоветуемся", или "мы обменяемся мнениями", или "мы вынесли предварительное решение" казались ему преступно-равнодушными, черствыми и бесчеловечными.

Ему нравилось, что Богачев был предельно искренен и честен. Он говорил только то, что думал. Он мог бы придумать себе какие-нибудь особые боли в горле – а судя по записи в бюллетене, у него действительно была очень серьезная ангина, – и отпроситься в Москву на все время весенней навигации. Но он не стал так поступать. Он просто написал Струмилину, своему командиру, что он, Павел Богачев, идет на дисциплинарное, очень серьезное нарушение. И этой своей запиской он до конца связал Струмилина по рукам и ногам.

И сейчас, сидя у Морозова, Струмилин думал: "Эти ребята тоже похожи на Павла.

Они тоже вот так, не думая о том, что может произойти позже, могли бы сорваться в Ленинград или в Москву, если бы считали, что это необходимо. Я рад за Жеку.

Если только она не станет играть с Павлом. Если она будет играть с ним, парню будет очень плохо. Я-то знаю, как Жека может играть с ним".

– Павел Иванович, – сказал Морозов, – у вас есть преферансисты?

– Не знаю.

– Есть, – сказал Геня Воронов, – у них второй пилот преферансист, мне Аветисян говорил.

– Сбегай за ним, – попросил Сарнов, – устроим пульку.

– Он отсутствует, – быстро сказал Струмилин.

– Нет, – улыбнулся Морозов, – я там был полчаса тому назад. Брок сказал, что он сейчас вернется. Он сказал, что Богачев пошел на радиоцентр.

Струмилин быстро поднялся и пошел в номер к Броку.

– Где Богачев, Нёма?

– Я знаю о нем столько же, сколько и вы.

– Подождите, но вы сказали Морозову…

– А что мне ему еще говорить? Сказать, что он решил на минуточку слетать в Москву?

Струмилин присел на краешек стула и спросил:

– Что же делать, Немочка?

– Благодарить погоду, Павел Иванович. На завтра прогноз тоже кремационный.

– Да?

– Да. Я только что узнавал.

– Вот ведь негодяй, – сказал Струмилин, – вернется, я ему задам перцу!

– Стоит. Но не очень злого.

– Нет, я ему задам злого, стручкового перца, – пообещал Струмилин. – А где Геворк?

– У Володи Пьянкова. Уговаривает.

– А что такое?

– Володя решил сегодня пойти делать погоду.

– Спаси бог, он ее сделает.

– В том-то и дело.

– Я тоже зайду к нему.

– На вас надежда.