При невыясненных обстоятельствах

Нет, это не пустышка. С Машей. Что такое «с Машей», понятно — это значит «с машиной». Сейчас третье июня; пятое — через два дня. Это не пустышка хотя бы потому, что срок между письмом и налетом здесь тот же, что был и тогда, с Лешкой. Четвертого, пятого и шестого — общие дни выдачи зарплаты. Сегодня вторник, значит, это будет четверг. «Пролетарий», «Цветмет» и «Красный судостроитель» — три завода, известные в городе. Все три в удаленных районах. Значит, рассчитывают, что эти три перевозки будут без радиоконтроля? Если так, то у них точно есть кто-то в банке. Шифр. Шифр в письме самый что ни на есть примитивный. Впрочем, заботиться о сложности шифра им ведь почти ни к чему. Потому что единственное, чего они могли бы опасаться, что письмо случайно вскроет кто-то из общежития. Дуриком. Но, увидев этот самый невинный текст, такой человек, по их мысли, запечатает письмо и снова положит его на место. Поэтому и затемнились они чуть-чуть, слегка. Именно на тот случай. На недотепу. Значит, Лешка был прав. Лешка, он даже сам не представил бы себе, до чего он был прав. Черт. Выползти на святом духу, почти ни на чем — на связь. На реальную связь, и на какую. На такую реальную, что дальше некуда, просто некуда. А он, Ровнин, он, кажется, этот выход, ювелирный выход, просто-напросто вчистую завалил. По своей же вине. Впрочем, это неважно, по своей ли вине, или по воле случая, но завалил. Ведь еще днем, всего несколько часов назад, он мог легко, совсем легко, без особых усилий взять того, кто положил письмо. Тепленького и свеженького. Сделал бы он это без всяких закорючек, играючи. На ласковом слове. «Тихо, не шуметь. Сопротивление бесполезно». Теперь же — никаких гарантий. Это называется — «везение». Черт. Варвара Аркадьевна, если бы не она… Впрочем, есть вариант, что дело здесь не в Варваре Аркадьевне.

Еще раз перечитав письмо, Ровнин слово в слово переписал текст. Сложил вчетверо оригинал и дубль; оригинал спрятал в конверт, заклеил и положил на прежнее место, так, как было отмечено спичками. Потом стал не торопясь изучать словесный портрет, составленный Ганной.

Видно было, что текст этот переписывался Ганной не один раз; но даже и в этой последней, ровной, аккуратной, сделанной с легким ученическим наклоном записи несколько слов все-таки были зачеркнуты:

«Волосы — светлые, длинные. Лоб — низкий (слово «низкий» зачеркнуто), кажется, обычный. Глаза — бесцветные (слово «бесцветные» зачеркнуто жирной линией), голубые. Нос — толстый. Губы — узкие. Подбородок — маленький, с ямочкой. Шея — толстая и короткая. Уши — маленькие и прижатые».

Конечно, все это упрощено. Но в принципе для рядового свидетеля вполне нормальный словесный портрет. Ровнин аккуратно переписал его, ничего не меняя. В оригинале приписал сверху: «Составлено со слов свидетельницы Шевчук Г.». Поставил число, расписался, вложил оригинал в чистый конверт; туда же положил дубликат письма «Пурхову В.» и оба пакетика с отпечатками пальдев. Да, передать все это в УВД придется Ганне, больше просто некому. Он написал на чистом конверте: «Семенцову И. К. лично». Посмотрел на часы — четыре. Положил конверт в ящик стола и скоро заснул. Не очень крепко, но заснул прямо за столом. Он давно уже приучился спать в любой позе.

В семь Ровнин проснулся и прислушался. Услышал шум раковины. Потом движение. По общежитию ходят. Вот кто-то пробежал по второму этажу. Он посмотрел на стеллаж, отметил, что конверт на своем месте и не передвинут. Минут через пятнадцать, потягиваясь, из дежурки вышла тетя Поля. Постояла; шаркая шлепанцами, пошла на кухню — ставить чайник. Вернулась она уже к входной двери, сняла запор, кивнула ему, сказала: «Ой, не проснусь никак» — и снова ушла в дежурку.

Ровнин долго еще сидел за столом и ждал; ему нужна была Ганна. Она спустилась примерно около восьми, и он сразу же заставил ее вернуться и принести сумочку: нести конверт в руках было рискованно. Рассказал, как найти городское УВД. Отдать конверт в приемную попросил без всяких объяснений — просто отдать, и все.

Она вернулась часа через полтора. Остановилась около стола и кивнула. Ганна смотрела сейчас на него слишком внимательно, и он понял, что после поездки в УВД все для нее должно быть страшно серьезно, так как теперь она, конечно, понимает что к чему. Отстранить бы ее от всего этого. Нет, нельзя. Она будет ему нужна, пока они не придут за письмом, а если они не придут, то — до утра пятого июня.

— Все в порядке?