Прямо сейчас

– Ксюша, ну ты чего, обилась?.. А чего мне должно быть стыдно? Я ж тебя не хотел увольнять, это все Арсений Арсеньевич, заладил про свой кризис и что надо кадры ужимать. Куда мне было деваться?.. Почему предатель?.. Я не звонил, потому что тут столько дел навалилось… Хорошо, мне стыдно… Да, правда, за это мне стыдно, хотя могла бы и сама позвонить, кстати… Короче, Ксюшечка, я теперь генеральный директор на фабрике. И я тебя возвращаю. Приезжай, это дело надо отметить. Я соскучился по тебе… Конечно, правда… Да, соскучился. У меня ж сердце-то не резиновое. Кстати, о резинках. Мы с тобой уже сто лет не испытывали изделия №2 с твоим инновационным дизайном. У меня без тебя творческий ступор. Ну всё, целую, увидимся, мой Ксюшоночек, – голос его стал невыносимо слащавым. – Мур-мур-мур.

* * *

Виталий Кутыкин сидел в кресле за большим письменным столом о двух тумбах и с тоской, переходящей в ненависть, а затем снова в тоску, смотрел на экран компьютерного монитора. Темных очков на писателе не было, и вообще он был одет в домашнее, по случаю жары – в футболку и трусы-боксеры. Кроме клавиатуры, мыши и монитора, на столе слева от него располагалась изящная пепельница из бронзы с тлеющей на краю недокуренной сигаретой, рядом тикали бронзовые в завитках часы с маятником, а по правую руку находился принтер и еще чашка кофе на блюдечке.

Экран белел открытым Вордом, но ни единого слова, ни даже знака на странице не было. Текстовый курсор, то появляющийся, то пропадающий в левом верхнем углу с тем же педантизмом, с каким часы отмахивались маятником от сигаретного дыма, – курсор, так похожий сейчас на черный восклицательный знак, своим миганием без конца напоминал об отсутствии текста и лишь утяжелял уныние Кутыкина.

Писатель ткнул пальцем в кнопку «Энтер», и курсор соскочил на строчку ниже и таким образом стал издевательски подмигивать на следующий пустой абзац. Кутыкин еще раз нажал на энтер, затем – еще раз. Затем с тупым упорством стал снова и снова нажимать, словно хотел уничтожить саркастический курсор, пока не закончилась первая страница и курсор не спрыгнул на вторую.

Кутыкин перевел мрачный взгляд с экрана на сигарету, потом на чашку, выбирая за что взяться, и выбрал кофе. Он отпил и поставил чашку перед собой. Над поверхностью раскаленного кофе собирался и отлетал в сторону пар, который вместе с белесым сигаретным дымом, струящимся и вьющимся над столом, навевал мысли о поземке в зимнем поле.

Беллетрист встал и, обогнув стол, вышел с чашкой кофе на балкон. Здесь он первым делом невольно взглянул на череду расстилавшихся чуть правее двускатных крыш, которая заканчивалась перед Лубянской площадью крышей штаб-квартиры ФСБ. Он отвернулся и стал смотреть влево. Но там было расположено здание Высшей школы экономики – университета, который напомнил ему о другом университете – МГУ имени Ломоносова, где, как знал Кутыкин, работал Невзираев, профессор кафедры словесности и одновременно признанный в литературных кругах критик, который с изощренной язвительностью отзывался в журналах о каждой вышедшей в свет книге Кутыкина. Как известно, критики, нелестно отзывающиеся о творчестве писателя, вызывали у него ту же ненависть, что и алчные издатели. Но среди них всех Невзираев с его статейками был особенно омерзителен Кутыкину. Виталий брезгливо поморщился и посмотрел прямо, в устье Большого Златоустинского переулка, указывающего направление в сторону такой близкой отсюда Новой площади с ее зданиями администрации президента.

– Выбрали же мне дом, сволочи, – пробормотал писатель, – как нарочно.

Впрочем, несколько левее Большого Златоустинского открывался вид на перекресток, где сходились, упираясь в Мясницкую улицу, Милютинский и Кривоколенный переулки. Этот уголок центра Москвы не вызвал у писателя неприятных ассоциаций. По тротуарам, освещенным фонарями и неоновыми вывесками, неторопливо двигались запоздалые пешеходы. Внимание Кутыкина привлекли две молодые женщины в легких сарафанах. Одна из них, рыженькая, с короткой стрижкой, на секунду показалась ему его девушкой, но, насколько он помнил, его огненно-рыжая пассия, обладающая взрывным характером и редким для России именем Матильда, сарафанов не надевала, она во всякую погоду не вылезала из джинсов. Женщины зашли в модное кафе «Sweet home», что располагалось на противоположной стороне Мясницкой. Писатель бывал в этом кафе время от времени и раньше, до визита в Кремль; собственно, в этом-то кафе он месяц назад и познакомился с Матильдой. Кутыкин проводил взглядом стройные фигурки зашедших в кафе женщин до последнего, до того момента, пока голые ножки на высоких каблуках не исчезли в стеклянных дверях заведения, и подумал, не пойти ли туда выпить кофе. Но вспомнил, что и без того уже прямо сейчас пьет кофе и что нужно писать сценарий, и стал угрюмее прежнего.