Прямо сейчас

– Ну, подумаешь – повернул не там, где разрешается, допустим. Если сухая погода и если вся дорога обозревается, ничего опасного. По букве закона, конечно, нарушение. Но я никакой головной боли не создавал другим участникам движения, а меня подловили – формалистика.

– Поэтому можно откупиться, да?

– Да.

– Ну, вот видишь, это же удобно. Дал денег – и вопрос решен. А то бы пришлось тащиться в суд, потом в банк и платить штраф. А может, и права бы еще отняли. А ты всего-то свернул не там, причем при хорошей видимости, не создавал никому головной боли. Правильно?

– Правильно, – согласился бородач.

– Так, значит, коррупция – это нормально. Это очень хорошо. Это полезно для жизни, – с торжествующим видом подытожил вертлявый. – Ты спокойно и, главное, быстро, не теряя кучу времени, решил проблему. Что тут плохого? Зачем нужно это искоренять? Это же не жизнь будет, а мучение, если нельзя по-свойски всякие вопросы решать. Ну, что, скажешь, я не прав?

– Но это – другое, чем то, что творится наверху. Они там ведут дела так, что всем создают большую головную боль. И хапают столько, что это угроза для нормального развития страны. Для всех других. Кстати, когда я даю деньги гибдуну за нарушение ПДД, это не просто обмен материальными выгодами. Я тем самым покупаю еще что-то моральное. Потому что я понимаю, что правила дорожного движения придуманы для того, чтобы не было аварий. И если я их нарушаю, то я понимаю в глубине души, что виноват, и значит, должен за это поплатиться. А он, гибэдэдэшник, дает мне отпущение греха. Как поп в церкви. Церковь дает человеку возможность почувствовать, что он все-таки не самая последняя сволочь, дает ему душевное равновесие, а человек с благодарностью сует денежку в кружку или в ларчик на входе в церковь, правильно?

– Вообще-то, это глупо – покупать себе отпущение грехов у священника. Потому что грехи отпускает бог. Если он есть. И если веришь в него. С какой, вообще говоря, стати нужно соглашаться с тем, что попы, такие же люди, как и остальные, объявляют себя уполномоченными посредниками между божеством и всеми прочими?

– Не будем отвлекаться на моральные моменты, погоди.

– Это ты на них отвлекся.

– Ок. Я. Поговорим про материальное. Так вот, когда гражданин сует бабки гаишнику, или бутылку врачу, или учителю, который учит его ребенка, то он покупает вполне определенную услугу. То есть за этим действием стоит укорененная в обществе процедура обмена материальными ценностями. Ну и моральными. Моральные ценности – они тоже материальны. Потому что в душевном равновесии человек может нормально работать, например, и зарабатывать те же деньги. А когда у него тоска на душе, ему ничего делать не хочется. Короче, тут на нижнем уровне идет равноценный обмен. А взятки в верхних, в элитных слоях общества, ну скажем, когда дают десятки и сотни миллионов за право построить жилой дом в хорошем районе Москвы, – это тоже обмен, но одновременно и воровство. Эти бабки воруются у всего остального общества, потому что возрастает цена на жилье. Очень сильно возрастает. Растет цена на жизнь. Поэтому как раз, когда особенно сильный вой в народе поднимается насчет взяточничества, так сразу какой-нибудь министр или премьер-министр начинает разводить тары-бары насчет того, что пора покончить со взятками среди врачей и учителей. Эти ребята, которые наверху, специально смешивают два совершенно разных вида обмена ценностями, чтобы свалить с больной головы на здоровую. Хотя дураку понятно, что если государство и готово по-настоящему побороться с неофициальными выплатами учителям или врачам, то только для того, чтобы сделать эти платы официальными и чтобы брать с них свою долю – налоги. То есть чтобы еще пограбить простых людей, а совсем не для справедливости.

– Хоть что мне говори, но ты не прав, потому что ты ленив. И я уже объяснял, почему я так думаю.

– Ну и ради бога. А мое мнение, что это ты неправ. И еще мое мнение: это вот такие, как ты, как раз ленивы. И трусливы, – Бородач пошел в контратаку. – Людям вроде тебя в лом на митинги ходить и что-то требовать. Лень раньше вас родилась. Ну либо вы боитесь последствий. Поэтому и начинаются такие вот разговоры про то, что якобы это мы, которые ходим на митинги, ничего не понимаем, мы трусим, видите ли. Это называется мерить других по себе.

Плясун, а иногда и бородач, время от времени взглядывали на Данилу, не то чтобы прямо приглашая его к разговору, но как бы давая понять, что они вежливые и открытые люди и не будут против, если в дискуссию вступят свежие силы. Однако Данила всякий раз отводил свой взгляд в сторону. Не потому, что ему нечего было сказать, например, насчет коррупции, а потому, что он опасался, что плясун вернется к теме предпринимательства и начнет расспрашивать и его, Данилу, не предприниматель ли он. Данила словно наперед слышал, как вертлявый заявит: «Ах, вот как, и ты тоже боишься и ленишься? Нет, не боишься? И не ленишься? А тогда в чем дело? Почему не начнешь свой бизнес?». Данила не хотел, чтобы кто-то задавал ему подобные вопросы.