Она посмотрела на него. — Гак, да помоги же мне.
Поставив кресло на тормоз, Роун схватил её за запястья и потянул к краю койки.
Он слышал хрип в её легких.
— Может, нам не стоит…
— Ты начал это, Роун, — сказала она.
— На "три". Ты должна мне помочь. Раз, два…
Она села практически мимо сиденья. Так что ей пришлось повернуться, когда у неё восстановилось дыхание. Роун наклонился, согнувшись пополам, от боли в животе у него закружилась голова.
— Порядок? — спросила она.
— О, конечно…
Он схватился за ручки кресла, нажал на педаль тормоза и после пары неудачных попыток вытолкал его по коридору к выходу. Любые усилия отдавались болью в его феснутых кишках.
Но по крайней мере теперь он мог на что-то опираться.
Банда посмеивалась про себя. Несмотря на сильную и нарастающую боль в животе, Роун понял, что тоже улыбается. Это было подлинное ощущение побега. Чувство товарищества объединяющее сокамерников, которые держатся вместе и рвутся к свободе.
А ещё просто было приятно идти наперекор системе, чего Роуну не хватало с тех пор, как он в последний раз сорвал куш на чёрном рынке Танит Аттика.
Двое инвалидов добрались до рампы на выходе из лазарета и вышли в огневую траншею. Впервые за долгое время они видели дневной свет. Он покатил Банду по настилу до промежуточной станции, останавливаясь каждые несколько метров для отдыха, а затем обхватил её рукой и затащил на свободный наблюдательный пост. К тому времени они оба выбились из сил и плюхнулись на мешки с песком, прислонившись спиной к брустверу.
И всё же оба смеялись.
Боль в животе Роуна, усилившаяся на какое-то время, постепенно утихла, когда он перестал напрягаться. Они оба глубоко дышали, наслаждаясь свежим воздухом. Точнее, совершенно несвежим: пахло грязью, потом, сырой мешковиной, фуцелином, прометием, плесенью, скисшей пищей и сортирами.
Но, тем не менее, световые годы разделяли всё это и отравленную газом вонь отходов, пропитавшую лазарет.
— Нам следует делать это чаще, — пошутила Банда, явно испытывая боль, но наслаждаясь побегом.
— Теперь я понимаю, что имел в виду Корбек, — сказал он в ответ.
— Что?
Роун посмотрел на неё. — Не так давно ему пришлось тяжко. Раненый, прикованный к постели. Он рассказал мне, чего ему больше всего не хватало, что причиняло ему настоящую боль, и по чему на самом деле он скучал. Физическая боль от травм не имела большого значения. Он лишался своего места в жизни.
Она кивнула.
— Я никак не мог понять, что он имел ввиду. Я думал, что ранение – это как отпуск. Ты слишком занят своей травмой, чтобы ещё беспокоиться о чём-то другом. Но он был прав. Такое чувство, что меня бросили умирать, похоронили, а галактика продолжила вертеться без меня.
Последовала долгая пауза. Отряд фичуанской пехоты прошел по резервной траншее под ними. Где-то приглушенно зазвенел полевой вокс.
— Почему ты приказал мне не умирать? — спросила она.
— Что?
— В окопе. Я слышала тебя. Не могла ответить, но я тебя слышала. Ты приказал мне не умирать.
Он подумал. — Потому что я не хотел беспокоиться о поисках нового взводного снайпера, — наконец, ответил он.
Она мудро кивнула, скрыв мимолётную улыбку. — Я так и поняла, — сказала она.
Роун встал и посмотрел через стену из мешков с песком в окоп резерва. Войска приходили и уходили. Мимо прогрохотала грязная чёрная танкетка, нагруженная снарядами для полевых орудий и завёрнутыми в мешковину ракетами для миномётов.
— Что-то происходит, — сообщил Роун.
— Что?
— Только что прибежал Белтайн и зашёл в лазарет.
— А, — понимающе кивнула Банда, — ты имел в виду, что-то пошло наперекосяк…
— Я тут немного занят, адъютант Белтайн, — заметил Дорден, предприняв ещё одну попытку промыть глаза кричавшему и брыкавшемуся бойцу Альянса.
— Я это вижу, доктор, — сказал Белтайн.
— Значит, придется подождать.
— При всём уважении, доктор, полковник-комиссар сказал, что Вы сами просили. Он сказал передать вам, что разведотряд выходит через пятнадцать минут и…
— И?
— И Вы должны пошевеливать своей фесовой задницей. Его слова.
— Правда? — удивился Дорден. — Я думал, он не объявит сбор до вечера.
Бельтайн что-то сказал, но его слова заглушил крик человека на каталке.
— Я сказал… планы изменились, доктор. У нас появилось прикрытие и днём. Газ, понимаете? И целая куча отвлекающих факторов. Идёт контратака. Танки и всё такое.
— Я просто не могу бросить всё это, Белтайн, — сказал Дорден. Он пообещал Гаунту присоединиться к следующему патрулю, надеясь, что они смогут обнаружить кого-нибудь из взвода Рэглона. При этом он никак не рассчитывал на то, что приёмный покой, заполонят обожженные химикатами люди.
— Ступай, Толин. Я справлюсь, — сказала Курт, возникнув из ниоткуда. Её фартук был залит желчью и пеной.
— Ты уверена, Ана?
— Да. Просто иди. — Она стала примеряться к бьющемуся пациенту.
— Держите же его! — прикрикнула она на стоящих рядом носильщиков, и те бросились на помощь.
Дорден стянул испачканные перчатки и шапочку, бросив их в урну. Он взял свежий фартук с вешалки и стал складывать в свою аптечку медикаменты с полок.
— У нас мало времени, — поторапливал Белтайн.