Прямой эфир из морга. 30 сложных дел, прошедших через скальпель судмедэксперта

Пока изображения КТ сменялись одно за другим, я задумался, можно ли считать выражение «дырявый, как сыр грюйер» соответствующим действительности. Я уверен, что в швейцарском Институте судебной медицины в Лозанне (следует сказать, что к этому учреждению я испытываю крайнюю зависть из-за материально-технических средств, которыми оно располагает, а также из-за высокого уровня проводимых там научных исследований) судмедэксперты не без ехидства напомнили бы мне, что в грюйере нет дыр. И с этим нельзя не согласиться. С единственной оговоркой: в Швейцарии, а не во Франции. Здесь грюйер испещрен маленькими дырочками размером не больше вишни. А вот сыр эмменталь наделен крупными дырками и во Франции, и в Швейцарии. Может, стоит говорить «дырявый, как сыр эмменталь»? Почему мне приходят в голову такие дурацкие мысли, когда я открываю чехол? Несомненно, чтобы дистанцироваться от ожидающего меня зрелища.

Ну что ж, я не ошибся в своих предположениях. Лицо с похожей на пергамент кожей застыло в страшной гримасе, его черты искажены болью, рот широко открыт, словно в попытке захватить последний глоток воздуха. Перед моим мысленным взором непроизвольно всплывает знаменитая картина Эдварда Мунка «Крик».

На теле отпечаток долгих тяжелых страданий. Кожа на обеих молочных железах превратилась в одну большую язву. Грудная клетка покрыта открытыми ранами и узлами вплоть до самой шеи. Как в последней судороге, правое предплечье прижато к грудной клетке с согнутым локтем, и распухшая от отека кисть кажется приклееной к груди. Для продолжения внешнего осмотра я пытаюсь разогнуть локоть, но внезапно раздается зловещий звук, заставляющий меня вздрогнуть, – плечевая кость трескается, как сухая ветка. Я страдаю физически, как будто бы это было мое тело.

Вес трупа не доходит даже до 30 кг. Я без всяких усилий перекладываю иссохшее тело на стол из нержавеющей стали. Теперь у меня есть возможность осмотреть покойную с обратной стороны. Вид там не лучше. Спина и ягодицы сплошь покрыты пролежнями – ужасно болезненными повреждениями, появляющимися в результате продолжительных периодов обездвиженности, когда тело собственной массой сдавливает определенные участки кожи, контактирующие с твердой поверхностью, вследствие чего начинается некроз тканей. Я вижу часть крестца.

На этом этапе я прекращаю осмотр. Аутопсия явно бессмысленна, но мне еще нужны аргументы, чтобы убедить в этом прокурора. Я возвращаюсь к себе в кабинет, где меня ждет медицинская карта. Мне ее передали жандармы.

Я открываю историю мучительных страданий, которые начались семь лет назад, с того момента, как покойная обнаружила у себя странный комок в правой молочной железе. Она обращается к врачам и различным специалистам, но категорически отказывается от биопсии и любого лечения. Несмотря на усилия врачей спасти ее, она исчезает из их поля зрения.

Пять лет спустя, измученная болями, она возвращается в университетскую больницу Пуатье. На этот раз соглашается на биопсию и компьютерную томографию. Впечатляют уже одни только сканы КТ. Врачи ставят неумолимый диагноз: рак молочной железы с метастазами в костях и печени. На тот момент опухоль занимает почти все туловище и является неоперабельной по причине своих размеров. В выписном эпикризе указывается на втягивание кожи и захват правой подмышечной впадины столь объемной опухолью, что больная почти больше не могла двигать рукой. Врач отмечает, что пациентка использует эластичные бинты, чтобы поддерживать пораженную конечность, которая причиняет ей боль. Начинается более эффективное лечение, но пациентка отказывется следовать предписаниям специалистов.

Через несколько месяцев она снова возвращается в университетскую больницу. По наблюдениям осмотревшего ее врача, состояние больной значительно ухудшилось. На этой стадии об излечении не может идти и речи. И тогда ей предлагают паллиативную терапию, направленную на улучшение качества оставшейся жизни. Врачи выбирают дату начала лечения. Но Катрин больше не придет на запланированные консультации.

По словам мужа, поддерживавшего свою супругу и выполнявшего ее волю до самого конца, пара решила воспользоваться оставшимися днями жизни и отправиться в большой тур по Европе в автодоме – кемпинг-каре. Они посещают Шотландию, Ирландию, Испанию, но потом вынуждены прервать путешествие. Катрин все хуже и хуже. Если раньше она пила только чай с лекарственными травами, то теперь для обезболивания она соглашается использовать пластырь с морфином, который ей выписали врачи. Пара решает переехать поближе к родственникам и устраивается в кемпинге в Сен-Пьер-д’Олероне. Спустя несколько дней Ремон отправляется за покупками. Вернувшись из магазина, он видит, что мукам Катрин пришел конец. Она умерла.