Прямой эфир из морга. 30 сложных дел, прошедших через скальпель судмедэксперта

Вот поэтому он присутствует и на жеребьевке присяжных заседателей, и на оглашении обвинительного заключения, и на зачитывании предварительных выводов по делу, составленных председателем суда присяжных. Затем следуют показания свидетелей, изучение личности обвиняемого, выступление руководителя следственной группы, выступления экспертов-криминалистов, обвинительная речь прокурора, защитные речи адвокатов и т. д. После трех дней судебных слушаний нам уже легче понять то, что произошло, хотя Максим по-прежнему говорит мало и ограничивается фразами типа «Я точно не помню… да, может быть, если вы так утверждаете…» и т. п., тем самым вынуждая председателя суда снова и снова возвращаться к документам дела.

Максиму не повезло, так как он родился в неблагополучной семье. Когда ему было пять лет, его мать, у которой было пятеро детей, ушла от его отца после того, как тот однажды вечером, будучи сильно пьяным, заявил, что убил их недавно родившегося ребенка. За несколько месяцев до этого она обнаружила малыша лежащим в кроватке без признаков жизни. Позже мужчина отказался от своих слов и говорил, что это был просто пьяный бред. Родители часто ссорились, иногда эти ссоры переходили в драки. Мать написала жалобу в полицию, но ее оставили без рассмотрения.

После расставания с мужем мать часто меняла сожителей. Наконец, она встретилась с мужчиной, решившим, что Максим слишком неуравновешенный и жить с ним вместе под одной крышей невозможно. Мать уступила просьбе нового сожителя, и они передали ребенка органам опеки. Буйное поведение Максима в начальной школе еще больше усугубило его положение: родители других детей сделали все, чтобы добиться его отчисления. Родителей поддержала и учительница – она даже воспользовалась своим правом решающего голоса. Живя в приемной семье, благодаря доброжелательной атмосфере и помощи социальных работников, Максим сумел закончить школу и получить профессионально-техническое образование. Казалось, проблемы остались в прошлом.

Все могло бы (или должно было бы?) этим и закончиться, и Максим жил бы потом нормальной жизнью – разумеется, с болезненными воспоминаниями о своем детстве, но уже полностью восстановившись в психологическом плане.

Но это если не принимать во внимание риски самоидентификации. Кто мы? Откуда мы? Кто этот отец, которого я толком не знал? У меня есть право знать свои корни… За этими вопросами скрывается очень много переживаний. Особенно, когда не удается получить ответ. Эти же вопросы задает себе Европейский суд по правам человека при обсуждении проблем, касающихся усыновления. Ну а Максим просто хотел встретиться со своим отцом, которого он не видел больше десяти лет.

Когда его мать узнала о намерении Максима, то у нее, как она сама скажет на суде, «сдали нервы». Чтобы еще больше очернить и без того не самый привлекательный образ отца, который она внушала сыну на протяжении многих лет, она отправила ему убедительные документы – целую папку бумаг, собранных для развода с его отцом. Там было и заявление о возбуждении уголовного дела по фактам насилия, а также показания свидетелей, утверждавших, что пьяным он избивал жену на протяжении нескольких лет. Так мать последовательно разрушала тот образ отца, который был у Максима в голове. Новый сформированный ею образ постоянно преследовал подростка и вызывал у него гнев и ненависть. Находясь под стражей, Максим признался осматривавшему его врачу, что специально купил меч, чтобы убить своего отца. Он потратил на это все свои сбережения – ему хотелось иметь красивый клинок. Ужасное признание в предумышленном, заранее спланированном убийстве. Но впоследствии он отказался от этих слов и заявил о внезапной вспышке гнева, которая якобы произошла, когда он услышал ответы отца на свои вопросы. Вначале он говорил следователям, что хотел убить своего отца, но потом изменил и эти показания.

Осознавали ли школьные психологи силу этой ненависти? Как объяснить то, что работники органов опеки ничего не видели?

По мнению эксперта-психолога, выступавшего перед присяжными, все это стало возможным из-за отсутствия профессионализма, что значительно смягчало ответственность подсудимого. Максим восстановился в психологическом плане, встал на путь исправления, но все находились в плену иллюзии, строившейся на непрочном фундаменте – «Каждый педагог должен уметь видеть подобные истории и своевременно реагировать на них». Как раз напротив: признавая, что подросток выражал свои намерения мести, эксперт-психиатр полагает, что воспитатели не могут знать все заранее, и их нельзя обвинять в этом.