Прямой эфир

А Хунайн ибн Исхак соглашался, улыбаясь, но прибавлял печально, что отведал и он, при разных халифах, отраву побед и поражений: и приближение к аль-Мутасиму, и удаление от него, и несправедливое заточение, и невиданные награды от аль-Мутаваккиля – но не может припомнить времен столь же тревожных, когда в каждый глоток радости непременно подмешивается горькая капля. Вот еще недавно весело рассказывали на базарах, как женой самого Харуна аль-Рашида и матерью двух халифов была хазарянка, и никого не задевало хазарское слово «катун» – «госпожа царица», и Багдад по праву гордился славой самого многоязычного города мира. А теперь из того же Герата передают, что хазарские стражники и гулямы охраны перехватывают гонцов халифа и подделывают приказы, облагают податью, с попустительства наместников, и гонят из городов людей Писания, и даже кое-где срывают церкви. Оттого-то, может быть, и сердце его перестало радоваться, как прежде, при виде новой редкой книги – эллинской ли, да и всякой иной, и не знает он, с арабским или сирийским словом подступать к ней и звать ли переводчиков с фарси?

А Дауд аль-Исфахани отвечал, вздыхая: коль скоро не могут, по какой-то причине, и ценные находки развеять сумрак в глазах Хунайна – он попробует (с позволения друга) развлечь его легковесным известием с дальних окраин, а потом – удивить неслыханным напитком, даром бедуинов…

И он попросил позвать кравчего и отсыпал ему малую меру необычных зерен – крупных и темных, словно соски дев страны Хабаш, и даже на вид жарких, – и велел размолоть их и заварить так же, как готовят салеп из клубней орхидей, но не на молоке, а на воде…