У нее пошла кругом голова от таких слов.
После этого Дейзи, уезжавшая в Англию на Рождество, настояла на том, чтобы Вива тоже отдохнула. По ее словам, в приюте на Рождество останутся только шесть детей. Миссис Боуден и Ваибхави присмотрят за ними.
«Возьми две недели, тебе они просто необходимы – я запрещаю тебе волноваться из-за этого парня и работать над твоей проклятой книгой. Поезжай!»
Когда за две недели до Рождества поезд прибыл в Амритсар, Вива с облегчением обнаружила, что Тори встречала ее одна. Ей не хотелось больше ни с кем видеться.
– Вива! – На лице Тори засияла радостная улыбка. Она крепко обняла ее и заглянула ей под шляпку.
– Господи! – воскликнула она. – Твой глаз! Что случилось?
– Да так, ничего –
В самом деле: небо чистое как стекло и совершенно голубое.
– Впрочем, мы с Тоби решили так: нечего этому несчастному солнцу портить наше английское Рождество, – пошутила Тори, когда они шли под руку к машине. – Он собирается сыпать на нас с чердака кусочки ваты, чтобы мы чувствовали себя как дома.
И, помолчав, она добавила, крепко сжав руку подруги:
– Вива, мне не терпится вас познакомить. Тебе он очень понравится. Правда.
«Хорошо бы», – без особой уверенности подумала Вива. Знает ли Тоби, как она яростно отговаривала Тори выходить за него замуж? Она, Вива, – великий специалист по любви и браку! Но тогда она ужасно боялась за Тори.
Пока Тори везла подругу домой, Вива сделала себе строгое внушение. Одним из результатов ее плена у Азима стала клаустрофобия. Вива страдала от нее в поезде – у нее учащенно билось сердце, делались мокрыми ладони, в легких не хватало воздуха. И теперь, в машине, она уже наползала на нее будто серый туман. Она пыталась сосредоточиться на проплывавших мимо окна картинках – на запыленной деревне, на мужчине, который вел за собой худую белую лошадь, на старухе, бредущей по тропинке со связкой хвороста на голове.
Она ругала себя, словно была своим собственным плаксивым ребенком. «
Через полчаса Тори остановила машину у ворот, над которыми красовался огромный герб.
– Вот и прибыли, – сказала она. – Это наш милый дом.
Они поехали к помпезному сооружению с башенками и причудливыми узорами. Перед ним на зеленой лужайке разгуливали два павлина и клевали зерна. Над ними виднелся щит: «Колледж Св. Варфоломея для сыновей джентльменов и махарадж в возрасте от семи до четырнадцати лет».
– Это еще не наш дом, так что не восхищайся, – весело заметила Тори. – Мы всего лишь бедные родственники.
«Толбет» запрыгал по гравию мимо крикетного поля, где на табло был вывешен счет 179:6 между Сент-Бартом и Равалпинди, мимо прямоугольника белых конюшен и площадки для поло, на которой одинокая фигура в тюрбане и бриджах играла в стикбол.
– Теперь, – объявила Тори, когда они свернули к полукругу деревьев за крикетным полем, – закрой глаза.
Виве до сих пор было больно закрывать глаза. По словам доктора, ей еще повезло, что она не окривела.
– Ну что, мы приехали? – Солнечный свет рисовал на ее веках подводные узоры.
– Теплее, теплее. – Тори сделала резкий вираж; гравий брызнул из-под колес.
– Вот! – Тори схватила ее за руку и крепко сжала. – Открывай глаза.
Впервые за долгое время Вива неожиданно для себя рассмеялась. Она словно попала в детскую сказку. На трубе дома сидел толстый Санта-Клаус; в каждом окне мерцали свечи; из горшков с бугенвиллеями свисали веревочные сосульки; свитки с яркими картинками, нарисованными с детской лихостью, заполняли пустые пространства на веранде. На одном был толстый волшебник в расшитом дорогими камнями тюрбане; на другом дети, катающиеся на санках среди тигров, обезьян и змей.
Над дверью висел транспарант, написанный огромными серебряными буквами: «Счастливого Рождества!»
– Как замечательно, Тори! – смеясь, воскликнула Вива. – Что за гений тут живет?
– Ну, точнее – гении, во множественном числе. – Тоби появился в сопровождении двух разнаряженных слуг. Они несли бокалы, шампанское и сырную соломку.
– Привет, подружка моей Тори, – сказал он и неловко протянул Виве руку.
– Нет, нет, подождите! – Тори помчалась вперед, притащила граммофон, и вскоре зазвучал голос Айвора Новелло «Дин-дон, перезвон поет»[82]
.