Пряный запах огневиски (СИ)

- Ты не прав! Мы с Роном тоже всего лишь друзья, и я не умничаю и не хочу лидировать. В семье должно быть равенство, - я покраснела так сильно, что казалось еще мгновение, и мое лицо вспыхнет алым пламенем. Разговаривать о будущем, о семейной жизни, об отношениях между полами с Сириусом оказалась очень смущающе, и теперь я снова превратилась в ту Гермиону Грейнджер, которая всегда права и готова отстаивать свое мнение с пеной у рта. А Сириус лишь косо усмехнулся уголком рта, и приблизил свое лицо так близко к моему. Близко, близко, близко… Слишком. Теперь я ощущала его дыхание, и я знала, что губы его на вкус терпкие, как огненное виски. Я просто знала.

- Нельзя постоянно идти плечом к плечу. Иногда тропинки настолько узкие, что приходится кому-то вести, а кому-то быть ведомым. Ты всегда будешь вести. И в этом твоя главная беда. В том, что ты ищешь эфемерное равенство, когда иногда правильнее просто уступить, свалить ответственность на чужие плечи. – Каждое его слово пьянило меня сильнее алкоголя, разъедало кожу, попадало в кровь, текло по жилам и больно стучало в сердце. И когда слушать больше не было сил, я просто яростно помотала головой, чтобы прогнать это марево, не заботясь, что сейчас я выгляжу, как капризный ребенок, который просто не хочет слышать правду.

- Каждый должен отвечать за свои поступки. В этом и есть равенство. Я не могу отказаться от ответственности, не могу делать то, что вздумается или захочется из-за какой-то странной прихоти.

Моя речь даже мне казалась жалкой, и я умоляюще смотрела в глаза Сириуса, которые в слабом освещении были аспидно-черными, надеясь, что сейчас он согласится, отодвинется, оставит меня в моем правильном, таком аккуратном, продуманном, спланированном и стабильном мире. Но он улыбнулся… И я уже тогда знала, что эта улыбка – требование хотя бы раз в жизни стать ведомой, отдать власть ему и просто плыть по течению, доверившись курсу, выбранному Сириусом.

- Можешь. Конечно, можешь, девочка. Иначе тебя бы здесь не было.

А ведь он прав. Я все осознавала. И когда его рука властно легла мне на затылок, пальцы запутались в разметавшихся прядях волос, а губы, одновременно имеющие вкус и горькой полыни, и сладкого меда, накрыли мои, я только облегченно выдохнула. Я наконец-то смирилась.

========== Глава 4. ==========

Где-то там, за стенами дома на Гриммуальд-плейс, возможно весь мир падал в огненную бездну, покоренный, уничтоженный и залитый кровью невинных жертв. Быть может, на втором этаже кому-то снились цветные сны, а кто-то видел лишь жуткие кошмары, столь привычные в это проклятое время, когда неприличным стало просто радоваться жизни, смеяться безудержно и беззаботно, любить спокойно, уверенно и без оглядки. И вот здесь, совсем близко, медленно шли часы, отбивая длинные минуты и короткие мгновения, которые эта ночь подарила мне и ему. Быть может, когда-то я еще расплачусь за этот грех, за порочный вкус поцелуя, который навеки останется напоминанием на моих губах. Может когда-то… Но не сегодня, не сейчас.

Губы Сириуса были мягкими, и поцелуй пьянил сильнее огневиски, заставляя все тело лихорадочно дрожать в этой такой непонятной, адской смеси стыда, желания и острой потребности чувствовать его ближе, сильнее, увереннее. Я ощущала, как путались его пальцы в моих волосах, как все ближе и ближе я оказывалась к Сириусу, ведомая им, привлекаемая его сильными руками, одурманенная запахом горького виски, окутывающего нас плотным коконом, проклятая этим огненным жаром и нервной судорогой, растекающимися по телу, заполняющими каждую клеточку и концентрирующимися где-то внизу живота. И я отчаянно дрожала, так неловко кладя руки ему на плечи, так робко сжимая пальцы на мягкой ткани рубашки, так обреченно размыкая губы, впуская его язык, позволяя ему легонько провести по нёбу, прикусить зубами нежную плоть нижней губы и тут же зализать место укуса. Когда поцелуй наконец-то прервался, я была в силах лишь шумно втягивать воздух, который казался таким горячим, как раскаленная лава, обжигал легкие, пламенем растекался по венам.

- Сириус… Я… - Не знаю, что я намеревалась сказать, но слова так и не сорвались с языка, замерев в воздухе невесомым облаком, когда я, как завороженная, встретилась с ним взглядом, вгляделась в его глаза, аспидно-черные в слабом лунном свете и затянутые такой непонятной мне поволокой. Я была так близко, что могла различить каждую ресницу, каждую морщинку в уголках глаз и рта, почувствовать его дыхание, щекочущее мои губы. Так близко, близко, близко. И сердце его билось так отчаянно сильно под моими ладонями, которые я несмело продолжала держать у Сириуса на груди, что казалось еще мгновение, и разорвется.