Прятаться больше не с кем

Там, где локтевой сустав, сгиб, у Пеликана дыра диаметром в пару сантиметров и в глубину столько же. Чёрная, с запёкшейся внутри кровью. Рука сильно опухшая, как и весь Пеликан, ни одной живой вены там давно уже нет. Но он мнёт свою руку, бьёт — это, скорее, привычка, чем осознанное желание найти вену, удары слабые, пальцы в кулак не сжимаются, я вижу ещё несколько чёрных дырок, но размером поменьше.

— Блядь, Рэ, ничего не получается..

Пеликан берёт шприц, заносит его над рукой, думает, разговаривает сам с собой, подносит к самой большой дырке и аккуратно пронзает иглой гнойно — кровяную корку. Ему больно, но без дозы будет ещё больнее, вставив иглу почти на полную, опустошает шприц. Зависает на пару секунд, бросает шприц на лавку, не обращает внимания на кровь, вытекающую из руки, тянется к куртке, достаёт из внутреннего кармана 0.5 самой дешёвой водки, просит открутить крышку и выпивает одним глотком половину. Его вырубает.

Мне не мерзко, подобные вещи не производят на меня впечатления, я просто смотрю, разглядываю его руки, думаю о Миднайт, какие руки у неё — худые, но сильные, могла бы она довести себя до такого, нет, не могла бы, у неё свои «наркотики», да, тоже связанные с проникновением, с кровью, с изменением сознания, приходом и отходняками, она выбирает хуй, а не иглу. А мог бы я быть Пеликаном? Мог бы, конечно. Я посмотрел на свои руки — шрамы, они тоже были дырками, но затянулись. Пеликан падает с лавки.

Хочу поднять его, посадить или положить обратно, он в отключке, пускает слюни на пол из необработанных досок, под носом засохшие сопли, свитер весь в собачьей шерсти, он не толстый, он опухший, оплывший, татуировка на запястье расплылась, звезда превратилась в очко.

Нет, я не был для него тем, кто говорил бы стандартные вещи о вреде, о завязке, о полном прекращении. Я сказал ему раз, второй, ну, может, ещё третий и четвёртый — он аргументированно, в меру своих угасающих умственных способностей, отвечал, почему не перестанет, не может перестать, не хочет и ему это нравится. Врал, изворачивался, хотя мог обойтись без этого — я не его реабилитолог, я могу помочь, не более. Могу возиться с ним как нянька, относить его домой, к двери, звонить и уходить, чтобы его родственники не думали, что я его поощряю или достаю стафф. И я начал пускать его в подъезд, он ставился, выпивал и отключался, мог пролежать ночь, день, я кормил его через силу, прогонял, чтобы снова позже пустить, помогать и следить, чтобы его не трогали. Я ни разу не пустил его в свою квартиру — он просил, я врал, он врал и мы понимали друг друга, почему он не сможет зайти, я просил его помыться, почистить или сменить одежду,

— Когда я иду под душ, мне будто миллион иголок под кожу загоняют, самая горячая вода кажется ледяной. Я сильно воняю? Вытираюсь влажными полотенцами..

— не носить пальто летом, чистить зубы, которых уже и не осталось, одни гниющие осколки и кровоточащие дёсны… Пеликан кивал, типа признавал свою вину, а потом говорил одну и ту же фразу, и, наверное, в этом он не врал.

— Рэ, не бросай меня, пожалуйста, мне больше не к кому обратиться. Посмотри на меня — ко мне даже прикасаться никто не захочет. Я не знаю, как сказать, что я тебе очень благодарен. Хочешь, встану на колени и буду вылизывать твои ботинки?

Мои слова, что всё нормально, не доходили до него — он очень боялся остаться один. Для вмазки ему нужна была компания, даже из одного человека — меня.

Я только что пришёл от Миднайт — сегодня она распсиховалась, сказала, что Дэнни не появляется дома уже дней пять, телефон включен, но трубку он не берёт. Не знаю, как её успокаивать, мы выпили пива, я сказал, что найду Дэнни и ушёл. Дома я приготовил пасту с морепродуктами и хотел посмотреть кино, уже всё подготовил и услышал слабый стук в окно. Пеликан. Зовёт меня на улицу. Скриплю зубами, беру банку пива и выхожу.

— Рэ, я не могу один. Постоишь со мной рядом, пока я вмажусь, а?

Из — за отсутствия зубов его речь совсем неразборчива, я понимаю, что он говорит, потому что успел привыкнуть. Только не в подъезде, говорю я с собой, Пеликан уже обоссался — мокрое пятно между ног, мокрая правая штанина до колена.

— Пошли за помойку.

— А там никого нет? Нас никто не увидит?

— Нет.

Потому что уже полпервого ночи, рядом с этой помойкой нет никаких точек притяжения для кого бы то ни было.

— Прости, Рэ.

Заходим за бетонный забор, который отделяет несколько мусорных баков от окружающего пространства. Я сажусь на какое — то старое ведро, перевернув его проржавевшим дном вверх, Пеликан остаётся на ногах. Даёт мне пузырёк, таблетки и капли, растолочь, залить, взболтать, набираю в машину, держу. Ничего не видно, включаю фонарик в телефоне. Пеликан бубнит

— О, отлично.