Читаем Прятаться больше не с кем полностью

Я ездил туда с Пеликаном раза три или четыре, буквально носил его туда и обратно, около аптеки, похоже, никогда не убирались — шприцы, упаковки, ампулы, вата — и мне было интересно, во сколько им обходится такая торговля и кому они платят. Нарики понимали, что я не один из них, поэтому просили деньги и сигареты, я покупал пачками им чистые машины, хотя они стоили копейки, но эта статья расходов не вписывалась в их ежедневный бюджет. Понятно, что они все друг друга знали, у кого — то даже были силы и желание работать время от времени, но сюда они приходили каждый день.

Наши совместные с Пеликаном поездки в Бутово закончились, когда нарики сели мне на шею и начали воспринимать мою помощь как должное. «Наркоман всегда врёт» — Пеликан заебал меня этой фразой, и врал, но денег не просил. Когда кто — то из его бутовских знакомых хотел залезть мне в карман, Пеликан не стал его оправдывать, при этом из дома он воровал регулярно — только деньги, чтобы не заморачиваться с перепродажами, мелочь, буквально мелочь — рубль, два, десять. Доступа к более крупным номиналам у него не было.

Аптеку всё — таки прикрыли, Пеликана снова засунули в рехаб подальше от дома, но и эта попытка провалилась. На него не плюнули — оставили в покое, больше никакого принуждения — всё равно идти ему не к кому, некуда, не на что, нога, на которую он хромал, так и не зажила, а чтобы взять такси или сесть в автобус — деньги, откуда он их возьмёт? И Пеликан всё же продаёт свою технику — компы, ноуты, микшеры, игровые приставки — постепенно, растягивая продажу на месяц.

Находиться с ним рядом было тяжело, даже минуты, я сбегал от него, избегал, я шёл к Миднайт. Она похудела, её грудь стала ещё выразительнее, черты лица жёстче, она не скрывала морщины, которые её и не старили, она по — прежнему в форме и знает об этом.

Между нами давно уже не было препятствий — в разговорах, в сексе, но это не сказывалось на качестве, секс с Миднайт мне не надоедал, мне не надоедала сама Миднайт, я не знаю, как она вела себя в семье — с Филом, с Дэнни — я уверен, что она не меняет маски в зависимости от того, кто перед ней находится. У неё их просто нет.

Целуя Миднайт в губы, покусывая её соски и мочки ушей, вылизывая её великолепную пизду, мне всегда хотелось спросить её, кто у неё есть сейчас или был в прошлом, кому ещё доступно то, что доступно сейчас мне. Я всё — таки спросил её однажды.

— Рэ, ты заметил, я уверена, что со мной произошли изменения — как минимум я начала нервничать сильнее обычного. Заметил?

— Прости, Миднайт, но нет. Наверное, я эгоист.

— О, ну ты загнул, хахаха. Мне бы ещё парочку таких «эгоистов», хахаха, нет, многовато. Ты меня полностью удовлетворяешь. Так вот, нервы. Это из — за Дэнни. Тебе нужно поговорить с ним. Чем быстрее ты это сделаешь, тем быстрее всем нам станет лучше и спокойнее.

Дэнни? Какого хрена.

— А что Дэнни? Достаёт тебя как — то?

— Нет — нет, мы же почти не общаемся, ты помнишь эту историю.

— Помню. Почему я не могу поговорить с тобой?

— Ох, Рэ… Это действительно сложно. И необычно, наверное. Нет, я не могу, прости меня, пожалуйста.

Мы курим, я разглядываю Миднайт — она не прячет взгляд, не смотрит мимо или сквозь меня, она ждёт.

— Рэ, поговори с Дэнни, у меня слов уже нет, я так напряжена, что готова расплакаться, только это не поможет. Я очень тебя прошу, Рэ. Могу сказать только, что сама виновата.

— В чём?

Одеваюсь, думаю, как выцепить Дэнни — иногда это не легче, чем искать Пеликана по аптекам — целую Миднайт в лоб и выхожу в подъезд. Миднайт показывает мне «victory».

Закуриваю и иду к дому. Около моего подъезда стоит Пеликан. Грязный, немытые сальные волосы, какие — то стоптанные ботинки, джинсы на размер — два больше, он и пахнет как начинающий бомж, переминается с ноги на ногу, извиняющимся тоном начинает

— Рэ, привет, можешь впустить меня в подъезд?

Нет. Нет. И заканчивает

— Нужно вмазаться. Пожалуйста.

Голос трясётся, его самого потряхивает. В подъезд я его точно пускать не буду. Звоню Джону, спрашиваю, свободна ли у него баня и можно ли туда прийти. С Пеликаном. Джон грубит, злится и после размышлений отвечает, что мы можем прийти в пустой сарай, тем тепло, есть свет и лавка,

— И никто ничем потом не заразится.

Джооон, ну хоть ты-то… Говорю об этом Пеликану — ему всё равно, лишь бы не на улице.

Идём к Джону, очень медленно, проходим в сарай, я снимаю куртку, даю сигарету Пеликану, его уже сильно трясёт и сам прикурить он не может, помогаю, смотрю, как он достаёт и складывает, как головоломку, свои "девайсы".

— Ёб твою мать, ты на чём сидишь теперь?

— Рэ, не ругайся, пожалуйста.

Я не нахожу, что ему ответить. Смотрю на названия — нафтизин, димедрол. Пеликан просит помочь. Перетираю в порошок димедрол, засыпаю его в баночку из — под валерианки, капаю туда треть флакона нафтизина и трясу до состояния более — менее однородной массы. Снимаю крышку, Пеликан берёт шприц, грязный, набирает жидкость из баночки, выпускает воздух, откладывает шприц, снимает куртку, отворачивает рукав свитера до плеча.

— Бля..

Перейти на страницу:

Похожие книги

Белые шнурки
Белые шнурки

В этой книге будет много историй — смешных, страшных, нелепых и разных. Произошло это все в самом начале 2000-х годов, с разными людьми, с кем меня сталкивала судьба. Что-то из этого я слышал, что-то видел, в чем-то принимал участие лично. Написать могу наверное процентах так о тридцати от того что мог бы, но есть причины многое не доверять публичной печати, хотя время наступит и для этого материала.Для читателей мелочных и вредных поясню сразу, что во-первых нельзя ставить знак равенства между автором и лирическим героем. Когда я пишу именно про себя, я пишу от первого лица, все остальное может являться чем угодно. Во-вторых, я умышленно изменяю некоторые детали повествования, и могу очень вольно обходиться с героями моих сюжетов. Любое вмешательство в реализм повествования не случайно: если так написано то значит так надо. Лицам еще более мелочным, склонным лично меня обвинять в тех или иных злодеяниях, экстремизме и фашизме, напомню, что я всегда был маленьким, слабым и интеллигентным, и никак не хотел и не мог принять участие в описанных событиях

Василий Сергеевич Федорович

Контркультура