Прятки. Я иду искать

Я смотрю на Дашу, но та сверлит взглядом Гордееву. Видимо, вот она – её страховка. Ника что-то рассказала обо мне директору. И теперь он вызывает меня на ковёр. Моя мама там тоже наверняка будет.

Когда я направляюсь к двери, весь класс ведёт себя очень оживлённо. На лицах половины явно читается, что они довольны таким раскладом. Наконец-то дочка завуча попалась на каком-то промахе! Некоторые перешёптываются. Даша и Марат смотрят на меня с беспокойством. А Кирилл…

Прежде чем выйти, оборачиваюсь и успеваю заметить, как его лицо становится напряжённым, скулы заостряются, а кулаки сжимаются. Он бросает взгляд на своего соседа по парте.

Это всё, что я успеваю увидеть…

* * *

Под сочувствующим взглядом секретарши директора стучу в дверь и тут же её открываю.

– Денис Викторович! Можно? – робко интересуюсь я.

– Ася… Да, проходи.

Я распахиваю дверь пошире и сразу вижу маму. Она стоит по правую руку от директора, который сидит за своим столом. Захожу в кабинет и встаю по центру.

Попала так попала… Прямо на ковёр к директору…

Нервно поправляю лямки рюкзака.

Сразу понятно, что «сделала» я что-то ужасное. Потому что мама смотрит на меня очень строго. И с явным разочарованием.

Она требовательно спрашивает:

– Ася! Это правда?!

– Татьяна Геннадьевна! – резко перебивает её директор. – Позвольте, я начну, хорошо?

Мама неловко переступает с ноги на ногу, бросив виноватый взгляд на Дениса Викторовича.

– Да, конечно.

Директор встаёт из-за стола, обходит его и, остановившись напротив меня, прислоняется к столешнице.

– Не будем ходить вокруг да около. Ася, скажи, пожалуйста, это ты испортила зелёнкой вещи одного из учеников?

Я даже не вздрагиваю от его вопроса. Потому что в глубине души знала, что я здесь именно по этому поводу.

Врать бессмысленно.

– Да, – тихо признаюсь я.

Мама протяжно вздыхает.

Надо бы сказать, что мне очень жаль. Как-то раскаяться. Но все сожаления растаяли ещё вчера, когда мы с Дашей выкинули нашу уничтоженную одежду.

– Что ж… Здорово… – угрюмо хмыкает директор, скрестив руки на груди. – Сложнейшая программа, на носу куча экзаменов, выставка, поход… Но, видимо, у вас у всех слишком много свободного времени. Теперь начала орудовать ещё и целая «зелёночная» банда! Кто был вместе с тобой?

– Больше никого не было! – испуганно и поспешно выдыхаю я.

Директор сканирует меня тяжёлым взглядом.

Вообще-то, Денис Викторович может напугать этим самым взглядом любого. Да и всем своим внешним видом. В мужчине около метра девяносто, а под рубашкой бугрятся крепкие мышцы. Я кажусь себе букашкой, когда он так смотрит на меня.

– Ты уверена? – спрашивает он, продолжая сканировать моё лицо.

Чего он хочет?

Чтобы я приплела к этому своих друзей? Но ведь я одна ходила тогда к Кириллу. И я сама залила его вещи зелёнкой. Ведь не отчислят же меня за это?

– Да, я была одна, – отвечаю уверенно.

Мама вновь вздыхает разочарованно. Почти уверена, что она с трудом сдерживается, чтобы не отчитать меня прямо при директоре пансиона.

– Ты можешь объяснить, зачем ты это сделала? – Денис Викторович немного понижает голос. Его взгляд сейчас не строгий, а недоумевающий и даже сочувствующий.

– Я…

А дальше ничего сказать не могу.

Что я должна ответить?

Что четыре года любила парня, а он, ничего не объясняя, отвернулся от меня, да ещё и унизил? И поэтому я залила его вещи зелёнкой?

Только сейчас понимаю, как это было глупо…

– Что «ты»? – подгоняет меня директор.

– Ничего, – опустив взгляд, разглядываю свою обувь.

В кабинете повисает напряжённое молчание. Не дождавшись от меня ответа, директор возвращается в своё роскошное кресло.

– Ты больше ничего не скажешь? – спрашивает он с упрёком.

Качаю головой.

– Мне больше нечего сказать.

– Хорошо, – произносит Денис Викторович таким тоном, который означает, что ничего хорошего точно не предвидится. – Татьяна Геннадьевна, отведите, пожалуйста, Асю на исправительные работы.

Подняв недоумённый взгляд, смотрю на обоих.

Какие ещё исправительные работы? Я должна буду отстирать вещи Кирилла?

Мама решительно шагает к двери и распахивает её.

– Пойдём, Ася!

Бросив последний обеспокоенный взгляд на Дениса Викторовича, послушно иду за матерью. Мы покидаем кабинет, приёмную, выходим в коридор и шагаем вниз по лестнице. Стук её каблуков бьёт по моим нервам.

– Мам… – я едва за ней поспеваю. – Какие исправительные работы? Что я должна буду сделать?

– Тебя интересует только это, да? То есть никаких чувств сожаления, раскаяния? Я не узнаю тебя, Ася!

Мы выходим из учебного корпуса и шагаем к спортивному залу. Мама идёт немного впереди меня и продолжает причитать:

– Я могу понять, что подростки устраивают всякого рода прикольчики друг другу. Я даже могу понять испорченную одежду друг друга. Но то, что сделала ты!..

Она не заканчивает фразу. Бросив на меня убийственный взгляд, заходит в спортивный комплекс. Мы идём прямиком к раздевалкам и заходим в женскую.

Все вопросы типа: «А что же я всё-таки сделала?» сразу отпадают. Я сначала впадаю в глубочайший шок, и лишь потом приходит понимание ситуации.