Пряжа Пенелопы

Афина иногда посылает ему сны получше, но, покуда жив отец, она часто забывает про сына.

Электре снится, как она заглядывает в дверь комнаты своей матери и видит, как женщина кричит от блаженства, а между ног у нее губы поэта. Электра не представляла, что женщина может испытывать наслаждение. Когда она спросила об этом у своих учителей, ей сказали, что это непотребство, и послали за жрицей Афродиты, и та одним действительно выдающимся днем рассказала Электре, откуда берутся дети, что у нее пойдет кровь в соответствии с движением луны и наслаждение женщинам дается только для того, чтобы служить наслаждению их мужей. В этой беседе не упоминалось о том, что мужчины иногда отрывают женщин от мужей, чтобы доставить себе наслаждение, потому что зачем в самом деле вдаваться в такие мелкие подробности?

С того дня, как был убит отец Электры, луна два раза прошла свой круг. Все это время у Электры не шла кровь. Она задается вопросом, пойдет ли она когда-либо снова.

Оресту снятся три тени у его двери, он слышит смех эриний и знает, что жизнь его распадается на куски.

Служанки тоже видят сны – даже те, кого поэты не назовут по имени. Эос снится, как однажды она станет, как Урания, женщиной с сокровенной властью и тайнами. Она будет вертеть мужчинами как захочет, о ее мощи будут шептаться по всем берегам широкого моря, и никто не будет знать ее имени. Ей кажется, что это предельная сила, и она улыбается при мысли о том, сколько мужчин отдало жизни за то, чтобы помниться поэтам, хотя сама она предпочла бы жить, жить, жить чудесную, длинную и счастливую жизнь и быть немедленно позабытой после смерти. Конечно, ей еще много придется поработать. Но она знает, как сделаться незаменимой, а для рабыни это тоже своего рода власть – может быть, иной у нее и не будет.

Автоное снится бесконечный черный лес, из которого она не может выбраться. Она пытается смеяться, улыбаться, победить тьму весельем, как она побеждает все остальное, отогнать страшный сон своей непокорностью; но дурные сны не оставляют ее.

Леанире – как они с сестрой еще до пожара бегут к храму Аполлона, маленькие ноги несутся по пыльным тропинкам, маленькие руки воздеты к золотым фигурам. Но даже в это нетронутое воспоминание приходит пожар. Он прокрадывается в ее детство, заполняет отрочество кровью и дымом, выжигает и опустошает черепа ее братьев и матери, кричащих на полу. Пожар Трои забрал у нее даже прошлое, даже сны, и у нее не осталось ничего, кроме огня.

В доме, где пахнет жасмином и рыбой, Приена тоже видит сны.

Она видит во сне Пентесилею, свою воинственную царицу, и тот день, когда пришли гонцы из Трои, призывая союзников на войну. Ей снится день, когда она увидела вдалеке танцующего Ахиллеса – о, какой это был танец: бронза, и солнце, и гибкость тела. Он сражался как женщина, не грубой силой, а хитростью и скоростью. Он не ждал, чтобы оценить, сильнее ли он, чем противник, а отпрыгивал в сторону от тяжелого, неуклюжего копья, чтобы поразить бьющуюся вену нелепого огромного воина. Он давал своему увесистому мечу оттянуть себя в сторону, чтобы потом метнуться под руку сопернику и вогнать лезвие в щель между блестящими доспехами. Но и Пентесилея не давала ему спуску: двигалась так же, как двигался он, не поддавалась на легкие ловушки, не приближалась, когда его длинная рука взмахивала в окровавленном воздухе, искала сухожилия и суставы, запястье и пальцы, дотягиваясь до чего могла, прежде чем начать убивать.

Во сне Приена бежит, бежит к Пентесилее, бежит помочь своей царице. Хоть эта владычица востока и была несравненной женщиной, рожденной в краях, где бродят волк и медведь, ее тоже заразила болезнь поэтов, потому что перед этой единственной битвой против Ахиллеса она провозгласила: «Я буду сражаться с ним одна». Очевидное безумие. Вздорный отказ от собственных воинских традиций – ведь начиная с того самого дня, когда они впервые все вместе пили молоко кобылицы под серебряным небом, они были сестрами и стаей. И все же она сказала: «Мое имя будут воспевать как имя убийцы Ахиллеса». И, таким образом, от рук поэтов не меньше, чем от меча Ахиллеса, она погибла.

Приене снятся лошади, скачущие по равнине, и комары над рекой, и что, когда она дышала, рана на спине открывалась и закрывалась, словно рот выброшенной на берег рыбы, и тогда она просыпается и дотягивается до своих ножей, а они всегда близко, и, обнаружив их под рукой и утешившись, снова падает на ложе, и спит, и видит сны.

Была ночь под стенами Трои, когда Афина вошла в сны Одиссея и проговорила (я просто пересказываю): «Ух ты, какая хорошая лошадь».

Была ночь в Спарте, когда Афродита опустила пальцы в чашу Париса, окрасила его губы красным и пробормотала: «Какая у его жены милая попка, правда?»