Пряжа Пенелопы

– Теперь, после смерти отца, он станет самым могущественным человеком в Греции. Тебе нужна его поддержка.

– Он мой двоюродный брат. Мне не нужно… женских уловок… – Телемах спотыкается о слова, пытается найти те, которые полностью передадут его презрение к этим тайным сговорам и сделкам. – У нас общая кровь и общая честь.

– Только что мать этого мальчика убила его отца. Его отец убил его сестру. Его дядя жаждет занять микенский трон. Во имя Афины думай, перед тем как что-то сказать.

Телемах разворачивается, и, хотя он собирался совсем в другую сторону, ему приходится идти в противоположную, потому что это единственное направление, которое он может выбрать, чтобы оказаться спиной к матери.

Позже, после того как она уходит, он пробирается туда, куда ему нужно, тайком, чтобы не испортить впечатления.

Эос стоит рядом с Пенелопой в ее вдовьей спальне из оливкового дерева и вместе с ней смотрит на море.

– И что теперь? – просто спрашивает она.

– М-м-м?

– Что теперь будем делать?

– Не знаю.

– Тебе нужен корабль? Мы бежим?

– Пока нет. Может быть, придется. Но пока – нет. Мне надо подумать. Это все меняет. Только страх перед Агамемноном удерживал властителей Греции. Если Орест не сможет занять престол, то единственным, кто способен поддерживать мир, окажется Менелай, а он…

А что Менелай? Он слушает новости о смерти брата, перебросив ногу через золотой подлокотник своего трона и запустив руку в мягкие кудри Елены, своей жены, сидящей у его ног. Он кивает в пространство, слушая новости, и прикусывает губу, и не плачет, и не хмурится, и не смеется, а просто спрашивает, когда вестник замолкает: «А где сейчас Орест?»

Так новости добираются до Спарты.

На Итаке Эос смотрит в пол.

– Ты подумала, увидев паруса, что это Одиссей?

– Это было возможно.

– Ты надеялась?

– Надеялась? – слово кажется непривычным на языке Пенелопы, непонятная ей идея. – Что мой муж погиб?

– Или что он жив?

Страннее и страннее! Пенелопа перебрала столько вариантов, но вопроса о том, что делать, если Одиссей окажется жив, среди них не было.

Это открытие на миг веселит ее и в то же время печалит, но странная пляска чувств длится лишь мгновение, а потом она снова хмурится – она точно постареет раньше времени.

– Нет, я не надеялась.

Тихий стук в дверь – это Автоноя, она отбрасывает покрывало с лица, поскольку зашла в личные покои. На людях все служанки будут неделю носить покрывала или, если покрывал на всех не хватит, обмажут себе лица золой, добавив в нее что-нибудь, дабы не приходилось тратить лишнее время на подновление благочестивого вида.

– Госпожа Электра хочет с тобой поговорить, – произносит она негромко, и в ее голосе слышится предупреждение. В нем не звучит горечи по поводу смерти царя, лишь сокрушение о том, что должно за этим воспоследовать.

Глава 16

В комнате Электры, в которой раньше жила мать Одиссея, горит только один светильник. Он отбрасывает на стены резкие танцующие тени, впускает через черные углы мрак Аида. Одиссей почти пять лет назад встретил на берегах Стикса свою мать. Она слизывала с его пальцев кровь, впавшие глаза видели только красную жидкость, которую он ей предлагал, пока наконец, когда она немного насытилась, в ее пустом черепе не вырос заново язык и она не рассказала ему о скорби и о мертвых.

Пенелопа об этом, конечно же, не знает, а все, кто отправился с Одиссеем в землю ушедших, теперь сами стали лишь тенями, бродящими по полям почерневшей пшеницы. Но здесь сегодня ей кажется, что она чувствует на шее поцелуй мертвеца, и она спрашивает себя, не ее ли это муж.

Электра все еще в золе. Это свидетельствует о целеустремленной преданности, которая и раздражает Пенелопу, и внушает ей невольное уважение. Дочь Агамемнона на несколько лет старше Телемаха, но до сих пор не замужем: она ожидала, как сама говорила, чтобы отец выбрал ей мужчину и благословил ее. Хотя у нее есть общая кровь с Еленой, в честь ее красоты ни в одном дворце не напишут фрески. Она унаследовала от отца ястребиный нос, а от матери – упрямый подбородок, и ее профиль похож на согнутый лист металла.

Волосы у нее в тугих завитках, связаны очень крепко – сейчас так не носят – и слишком густы, чтобы быть послушными. Глаза огромные, но о мечтательных глазах ее брата поэты скажут, что в них есть очаровательная открытость, а у Электры поворот головы напоминает движение хищной птицы, ее глаза впитывают свет так, будто каждый рядом с ней – всего лишь дрожащий заяц. У ее отца были такие же глаза, но он научился поворачивать голову медленно, как лев, который решает, сожрать вас сейчас или в его желудке пока достаточно крови, а он сыт и не хочет нападать.

Электра худая как жердь, одета в серый хитон. В детстве она носила золотые браслеты, подаренные матерью, и та прижимала ее к себе так крепко, что Электра боялась переломиться, и шептала ей на ухо: «Ты будешь жить. Ты будешь жить, моя дочь, и никто не причинит тебе вреда».