Пряжа Пенелопы

Женщины счастливы, что на них покрывала. Им можно не делать вид, что они не помирают со скуки, а вот Телемах и мужчины страдают, удерживая многозначительное глубокомыслие на нахмуренных лицах или вежливые улыбки, которые вот-вот понадобятся. В каком-то смысле Пенелопа рада и тому, как много времени требуется, чтобы пришвартовать корабли, потому что она успевает поразмыслить над десятком разных сценариев, которые сейчас начнут разыгрываться. Только в одном из них участвует ее муж – это если корабли прибыли, чтобы рассказать ей о его окончательной, подтвержденной смерти. Она надеется, что они не привезли тело. Если будет тело, то ей придется многие часы прилюдно плакать над ним, а оно, скорее всего, будет весьма уродливым, особенно если он утонул. Это необходимое проявление горя также отнимет у нее драгоценное время, которое стоило бы посвятить тайным и очень быстрым действиям.

В небольшой полукруглой бухте примерно в часе ходьбы отсюда Урания и ее служанки готовят суденышко на полдюжины гребцов, чтобы увезти Пенелопу и ее сына в безопасное место. Пенелопа не знает, понадобится ли оно, и это не первая тревога, но лучше приготовиться к худшему.

И вот наконец первый черный корабль пришвартован, но с него никто не сходит на берег.

Все злятся и чувствуют себя обманутыми. Во-первых, ожидающей толпе придется ожидать еще дольше – а многозначительная торжественность начинает уже натирать непокрытые лица мужчин. Во-вторых, можно сделать вывод – и это тревожный вывод, – что на одном из других кораблей есть кто-то настолько важный, что его спутники должны вежливо ждать на палубе, пока он не ступит на землю. Вся эта история становится еще более значительной. Лучше всего было бы, если бы это оказался некий мелкий царь, которого прислали, чтобы добавить веса какому-то заявлению от Менелая или Агамемнона. Может, Писистрат, сын Нестора, или сам Нестор. Старик вполне мог бы явиться лично, если Одиссей погиб: он всегда любил пышность. Нестор был бы полезен: никто не начнет междоусобицу, пока этот почтенный старик, любимый союзник Одиссея, будет рядом с Пенелопой, а ему самому, наверное, не придет в голову сразу забирать Итаку себе. Может, придется женить Телемаха на одной из дочерей Нестора – вот Эпикаста вроде ничего, поэзию любит, – но это невысокая цена за то, чтобы острова остались у Пенелопы.

Однако роспись на носу корабля – то ли бык, то ли лев – не в стиле Нестора. А на щитах воинов, стоящих на палубе самого большого корабля, узор – она видела его раньше, когда приплывали микенцы, чтобы призвать ее мужа на войну. Ох как засосало у Пенелопы под ложечкой…

Самый большой корабль привязывают к деревянным мосткам, звучит громкий, плоский, неприятный вой костяного рога, окованного бронзой. Сначала на сушу сходят несколько воинов и выстраиваются, чтобы между ними смог пройти тот, кого они с таким почетом сопровождают. Пенелопа наблюдает, как среди воинов появляются две фигуры: он облачен в одежды государственного деятеля, растрепанные путешествием, она – в простом сером хитоне, на лице зола. Они приближаются так мрачно и невыносимо медленно, что даже самые выносливые из зрителей чувствуют, что у них сжимается мочевой пузырь: ну, давайте уже, подходите!

Пенелопа первая узнает их и первая делает шаг им навстречу. Она приседает чуть ниже, чем ей положено – она ведь царица этих островов, – но монарху мелкого царства стоит вести себя с большой долей смирения. Приближающиеся останавливаются, и те двое, что идут в середине, подходят к ней с приветствиями.

– Благородный Орест, милая Электра, досточтимые дети Агамемнона, – говорит она негромко, без выражения, а в ее голове роятся возможные варианты развития событий, среди которых ни одного хорошего, – никому из греков не рады на Итаке больше, чем вам.

Я могу назвать вам десять имен греков, которым Пенелопа была бы меньше всего рада на Итаке, и благодаря своей непогрешимости и всемогуществу заявляю с полным знанием дела, что Орест и Электра занимают в нем девятое и шестое места соответственно. И сейчас это вряд ли изменится, ведь взгляните: Электра провела две линии золой от макушки до подбородка, испачкала сажей ногти, насыпала пепла в волосы. Наверно, у нее на корабле горел огонь – это очень опасно, – раз все выглядит таким свежим, думает Пенелопа. А может, у нее с собой коробочка с углем – это разумнее, – вероятно, смешанным с воском, чтобы лучше держался. Если бы Пенелопе предстояло отправиться на несколько дней в просторы моря, сдаться на милость соленой воды и ветра, она бы точно смешала с чем-нибудь свою краску, чтобы не стерлась.

Орест избрал другой образ, но ведь мужчине и не пристало выражать такие же сильные чувства, как его сестре. Вместо этого, положив руку на рукоятку меча – отцовского меча? – он отвечает нараспев голосом чуть ли не таким же безжизненным, как у самой Пенелопы:

– Благодарим тебя, благородная жена Одиссея. Но мы более не дети Агамемнона. Наш отец мертв.

Глава 15