– Я тоже скоро буду сражаться, – задумчиво говорит Телемах, – чтобы защитить то, что мое по праву.
– Против кого? Надеюсь, не против женихов?
Он качает головой, хотя на самом деле, конечно, да – однажды, да.
– На наши земли совершаются набеги. Я присоединился к ополчению.
– А, это хорошо. Ты умеешь сражаться? – Вопрос задан в шутку, но лицо Телемаха так стремительно съеживается, что даже дружелюбная улыбка Кенамона застывает на губах. Он сглатывает. Протягивает руку, но не разрешает себе положить ее на плечо юноши, отворачивается к небу. Потом к морю. Хочет что-то сказать, но вместо этого произносит:
– А это что?
Телемах смотрит туда, куда и Кенамон, на влажный горизонт.
Там на воде три черных паруса, они приближаются с востока. Он тут же поднимается с насиженного места на вершине – принадлежащего его отцу – принадлежащего ему –
– Мне пора, – и бежит вниз. К морю и к дворцу.
Глава 14
Когда раздается крик, Пенелопа считает овец вместе с Леанирой. Она большую часть жизни считает какой-то скот. Без постоянного подвоза рабов и награбленного в набегах добра, который обычно обеспечивают цари, ей пришлось вкладывать энергию в такие приземленные дела, как сельское хозяйство, производство и торговля. Никто не относится к такому серьезно, конечно, но ведь если никто не относится серьезно, то никто и не оценит, какие доходы может получить от этого хитроумная царица, хорошо разбирающаяся в овцах.
– Моя царица! – это Феба бежит, запыхавшись, от самой пристани. Мало кто из служанок Пенелопы обращается к ней «моя царица», если только это не какое-нибудь неуклюжее светское мероприятие, которое надо оживить, или дело слишком важное, чтобы тратить время на более длинные обращения. – Черные паруса!
– Сколько кораблей? – спрашивает Пенелопа, тут же бросив считать скот, и добавляет: – Леанира, принеси мое покрывало.
Леанира бежит в дом за символом вдовьей скромности, а Феба выговаривает, задыхаясь:
– Три, с востока. Гребут изо всех сил.
– Сбегай за Эос, потом скажи Автоное, чтобы собрала мой совет и воинов. Где мой сын?
– Я, э-э-э… – Феба не знает и слишком запыхалась, чтобы придумать отговорку. Пенелопа машет рукой, отменяя вопрос.
– Пошли к Семеле, предупреди ее; потом – к Урании, скажи, чтобы готовили мою лодку. Бегом!
Феба убегает, Леанира возвращается с покрывалом в руках.
– Черные паруса? – спрашивает она, помогая госпоже поудобнее приладить ниспадающие складки.
– Значит, дурные вести, – отвечает Пенелопа. – А три корабля – это больше, чем нужно, чтобы просто привезти плохие новости.
– Может, это твой муж?
Ответ на миг застревает у Пенелопы в горле. Как странно, думает она, ей даже не пришло в голову, что это именно он. Но нет – она качает головой.
– Он не вернулся бы домой, на Итаку, под черным парусом. Новости о нем… может быть. Сейчас пойдут пересуды. Но если это так, мы должны встретить корабли раньше всех и как можем уменьшить ущерб. Пойдем. Нельзя дать возможность Полибию и Эвпейту получить новости первыми.
Полибий и Эвпейт уже в гавани, когда Пенелопа добирается туда. Их сыновья, Эвримах и Антиной, были выдернуты из постелей с приказом привести себя в порядок. Рядом стоит Андремон со своим слугой, темноглазым Минтой, завернувшись от соленого морского ветра в тусклый плащ; потом – Амфином и еще около дюжины женихов. Рысцой прибегает Телемах; понимает: все видят, что он бежит рысцой; снижает скорость, пытаясь превратить бег в нечто более похожее на величавую поступь, и присоединяется к растущей толпе.
Пенелопу сопровождают шесть служанок и шесть верных стражников, следом за ней поспешает Медон, чтобы добавить мужского авторитета. Если она не может прийти быстро, то надо это сделать хотя бы красиво. Все служанки в покрывалах, заранее выказывая почтение к тем мрачным новостям, которые привезут с собою черные паруса.
Все, конечно, пришли на пристань гораздо раньше кораблей. Поэтому вскорости становится невыносимо скучно. К тому же в гаванях Итаки и без того большое движение и завести в маленькую бухту три корабля под эбеновыми парусами – дело очень небыстрое. По кривым мосткам несется: «Чуть левее – чуть правее – осторожнее с веслом!» Старый Полибий, который быстро устает, приказывает принести себе кресло, и Эвпейт, чтобы его не превзошли, требует того же. В итоге только Пенелопа и ее свита остаются стоять, являя нечто похожее на достоинство.