Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

Ведь в данном случае был положен конец аж 700-летней борьбе. От Дуная и до Балтийского моря германство утратило все свои позиции, которых оно сумело добиться за пределами своих древних границ. Достойные лишь жалости остатки Австрии и оставшаяся в одиночестве Восточная Пруссия, обе страны – словно острова, окруженные враждебным потоком, вот и все, что напоминает о работе, ведшейся столетиями. Как же звенит до сих пор в ушах эхо этих веков! Как захлестывает нас клич, как отчаянно бьет он изнутри: это – наш народ, который так твердо прожил здесь свою жизнь! Еще не родившись, при этом присутствовали и мы. И нас бы не было, если они не были столь крепки, пока жили на свете.

Теперь же вся эта борьба пришла к концу, разве может это не потрясти нас? И неужто мы должны принимать на веру все то, что говорят наши враги, единодушно соглашаясь со всей той клеветой, что возводится на все труды, которые навсегда останутся деянием немцев? Это было бы равносильно тому, если бы мы позорили бы наших отцов и матерей.

Вероятно, эта книга попадет и в руки тех, кто лишь с согласием кивнет, увидев в ней резкие слова в адрес балтийских немцев. Что ж, пусть эти мысли найдут дорогу к сердцам и умам. Я желаю этого со всей серьезностью. Ведь я вовсе не думаю, что наш исход стал последним словом в мировой истории на Востоке. Восток нуждается в немцах, как немцы нуждаются в Востоке. И если только всей культуре «закатных земель» не предстоит гибель[244], то уже вскоре на Восток, откуда каждый день приходят отклики, будут проложены новые пути.

Конечно, есть известная доля романтики в пожелании, чтобы то огромное здание, что было сооружено там, в Прибалтике, трудами немцев, ими же когда-нибудь и было отстроено вновь. Однако немецкий натиск на Восток[245] не имеет с романтикой ничего общего. И тот, кто сегодня испытующе смотрит туда, вовсе не думает о давно минувшем мире времен владычества Ордена. Ремесленники и купцы, вознамерившиеся осваивать землю, устремились сегодня на Восток, но о тех временах они едва ли знают. За ними – жесткая необходимость вести ожесточенную борьбу за самое скромное существование. Сегодня, как и 700 лет назад, германской земли стало слишком мало для бурлящей жизненной силы нашего народа. Сегодня, как и тогда, избыток народонаселения выливается за границы своей страны, причем и сегодня, как и тогда, большая часть из него направляется на Восток[246].

Однако германское продвижение на Восток в наши дни проходит совершенно иначе, нежели тогда. Германские переселенцы пробиваются не мечом и крестом[247], а техническими навыками, организационным искусством, притягательной силой культуры. Вооруженные этими истинными дарованиями своего народа, они двигаются вперед, расширяя границы немецкого влияния. Вот так формируется новое германство. Наверное, на него смотрят с тем же недовольством, что и на прежнее; однако в нем нуждаются, да и само оно проявит свою незаменимость, создавая новое и прочное пристанище. Но пока что в этом зашли не так далеко. Все еще пульсирует возбуждение борьбы на уничтожение, а дороги по-прежнему закрыты. Но и это когда-нибудь отзвучит, настанет иная пора.

Просуществуют ли эти новые малые государства еще какое-то количество лет, или же они вскоре будут присоединены обратно, как и все прочие отпавшие от живого тела России части, – а прежняя Россия возникнет вновь, – так или иначе, без немцев они обойтись не смогут. Вполне вероятно, что нынешнее проникновение немцев будет очень постепенным и поначалу едва заметным. Не длинными вереницами армий, а лишь один за другим они будут прибывать туда, и каждый будет трудом создавать сферу приложения своих сил. Однако следствием этого станет то, что результаты их работы будут нарастать и объединяться в новое широкое поле немецкой культурной и экономической мощи, предваряющее границы рейха. И оно станет еще одной мощной опорой в случае сопротивления натиску других мировых держав, который грозит с запада.

Пусть же эта новая ветвь восточного германства, начиная с завтрашнего дня, проявит больше понимания и склонности к породившему его народу, нежели прежняя, исход которого принадлежит к числу самых скорбных поворотов в немецкой судьбе.