Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

Вы цитируете ход мыслей Ройсснера: "Мы себя вам, латышам, не навязываем. То, что вы провернули 19 ноября, это – ваши игрушки^ не наши. Наши же интересы ограничиваются тем, чтобы в созданных вами обстоятельствах сохранить наше культурное наследие и иметь возможность работать в условиях безопасности и правопорядка. Далее наши интересы не распространяются, причем они всегда были именно такими. Господствует ли здесь Россия, закрепится ли здесь Англия, или же останется республика – это всегда будет нашей единственной целью”. Конечно, это не назовешь пламенной любовью к Латвии, нет, это политика холодного расчета. Однако откуда же могла возникнуть любовь? Если бы мы и захотели ее продемонстрировать, то латыши бы нам не поверили – и правильно бы сделали! “Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!”[239]Вероятно, в заключение мне следует сказать также что значительная часть немецко-латышских противоречий, которые в принципе с латышской стороны ограничиваются лишь их “вождем”[240] и молодой радикальной и шовинистической интеллигенцией, в толще народа никакой серьезной основы не имеют, а зачастую связаны лишь с болезненными личными переживаниями, хотя, разумеется, не исчерпываются только этим. В вину перед историей нам, балтийским немцам, можно было бы поставить то, что все мы взращены в этой стране, нами издревле колонизируемой в своего рода морали господ. Конечно, чисто внешне с нашей стороны недостатка в подобном явлении нет, и все же: латышские и эстонские сельские священники всегда получали почетное место за господским столом подле хозяйки дома, а в Дерпте и Риге в сословных конвентах всегда были латышские и эстонские союзы, одетые в собственные цвета, – однако именно там за кубком вина и в застольном опьянении и вспыхивали довольно резко до того глубоко спрятанные конфликты. И удивляться этому может лишь тот, кто строит жизнь по теориям и намерен вскормить молодежь молоком старости. Однако не будем об этом более, ведь именно на эту тему у Т. Фонтане сказано: “Здесь еще слишком широкое поле!”»[241]

XX. Заключение

На этом книгу можно было бы и закончить. Она не станет для читателей чем-либо большим, нежели еще одно из многих прочих повествований о пережитом в наши дни, и, может быть, в ряду других подобных книг читатель и отведет ей последнее место. Однако в таком случае вся вина ложилась бы на автора, но вовсе не на сюжет, ведь он об одной из величайших трагедий в мировой истории.

Пусть это, возможно, слишком громкие слова. Ведь подумаешь – пара тысяч крупных помещиков лишились своих земель! Как можно осмелиться на сравнение этих событий, к примеру, с гибелью античной культуры, или же с судьбой еврейского народа, или с крушением России! Разумеется, если рассматривать дело так, это верно. Однако же именно так данные события и не стоит оценивать. По меньшей мере я отказываюсь от подобного масштаба в этом случае. Для социальных событий необходима и социальная точка зрения! А то, что свершилось в Прибалтике, не определялось лишь социальной ценностью или отсутствием таковой. В социальном смысле раздел крупных земельных владений на мелкие крестьянские хозяйства мог иметь преимущества и быть прямо благодеянием, но он вовсе не обязан был быть таковым. А было ли верным шагом изгнание немецких помещиков из Прибалтики, может показать лишь время. Вот я так не думаю.

Однако рассматривать события лишь с этой точки зрения было бы неверно. Они были отнюдь не социальной революцией, а представляли собой борьбу за уничтожение всего немецкого. Естественно, в планах латышей и эстонцев было представить изгнание немцев в качестве крупного акта социального освобождения, так же как и в намерения вражеских держав входило выставить их усилия по сокрушению нас как борьбу свободы против рабства, как противостояние культуры и варварства[242]. Однако будем ли мы честны и последовательны по отношению к самим себе, если в свою очередь станем воспринимать эту ложь враждебных нам стран в качестве несомненной истины?

Верить в те россказни, которые распространяли о балтийских немцах наши враги, могут лишь дети и глупцы![243] В данном случае дело было отнюдь не в акте социального освобождения, это был удар по немцам вообще!

И если мы взглянем на события именно в таком свете – стремления к национальному самоутверждению, – то признаем, что итогом германской политики на Востоке стала громадная, всемирно-исторического масштаба трагедия.