Прибалтийский излом (1918–1919). Август Винниг у колыбели эстонской и латышской государственности

«Вы пишете в 10-й главе[233]: “Балтийские немцы были не правы с исторической точки зрения, когда полагали, что могут еще долго сохранять прежнее свое положение. С выделением латышской интеллигенции, с формированием латышского национального самосознания балтийским немцам следовало осознать, что настала пора 'переучиваться'. Ныне политика, направленная на взаимопонимание, стала уже исторически обусловленной необходимостью”. Что ж, балтийские немцы теперь не открещиваются от этой необходимости, конечно, с нелегким сердцем, однако так делают все, кто вообще способен к зрелым суждениям, хотя под этим, естественно, вовсе не следует понимать полную капитуляцию. Есть целый ряд сфер, где всегда имела место совместная работа: в церковных конвентах для школы и церквей, в ходе совещаний лифляндских приходов по экономическим вопросам, относительно расходов на постройку дорог и т. д., везде, где владельцы крупных и мелких поместий – причем всегда на языке крестьян – вполне успешно сотрудничали. Тот факт, что состав ландтага, где было гарантировано представительство исключительно крупным помещикам (но не “баронам”), давно уже изжил себя, никому не был ясен настолько, насколько прибалтийским помещикам или рыцарству. С 1880-х гг. в Лифляндии велась работа по преобразованию этого органа[234]: хотели ввести окружные съезды на широкой основе, венцом которых стал бы реформированный ландтаг. В Эстляндии, а порой и в Курляндии, где, кстати, ландтаг был весьма ограничен в правах в налоговой сфере, больше задумывались о введении либерального местного представительства по русскому образцу (semstvo). По этому поводу постоянно шли совещания с латышскими и эстонскими политиками, что и способствовало некоторому сближению. Одно из таковых – подробности можно найти в моей книге “Из трудов балтийского журналиста” – состоялось в 1905 г., накануне начала революции, в Риге в здании Большой гильдии при участии большого количества немецких и латышских крупных помещиков, прелатов, юристов и редакторов. Однако прежде всего было достигнуто объединение на совещаниях, созванных правительством под давлением революционных устремлений 1905–1906 гг. в каждой из трех провинций отдельно, а уж затем под председательством прибалтийского генерал-губернатора в Риге прошло и Большое конституционное совещание 1906 г., где речь шла о совместной работе балтийских немцев, латышей и эстонцев. Если ни ранее, ни впоследствии из этих усилий ничего и не получилось, вина за это лежит исключительно на русском правительстве: его политика в Прибалтике всегда была под зловещей звездой “Divide et impera”[235].A плоды это могло давать, только если в стране процветала разобщенность. Все проекты реформ балтийского ландтага в Петербурге клали под сукно, а нам намекали, что мы должны держать руки прочь от “реформирования”, ведь избавление придет от рук правительства. Однако оттуда ничего подобного не ожидалось, ведь в Петербурге давно уже вынашивали планы заменить “либеральное” земское устройство в пользу бюрократии, а потому сильно сомневались, зачем “либерально” облагодетельствовать нас[236]. И когда все-таки к концу 1906 г. опасность революции, казалось, миновала, все реформистские проекты правительства относительно Прибалтики были прокляты, а лозунгом вновь стал: “Пусть все остается по-старому!” И этому тем более способствовало то, что революционный радикализм латышей и эстонцев, проявившийся в 1905 г., помимо убийств и поджогов, еще и в антирусских манифестациях, в Петербурге все-таки вызвал известные сомнения в лояльности до того принимаемых под покровительство народов.