Прибытие поезда (СИ)

Отец Василий - широколицый, с большим бесформенным носом и седой бородой - кое-как представился по-румынски и перешёл на болгарский, отчего-то не усомнившись, что гайдук поймёт. Кэтэлин не возражал. Вот только языковых недоразумений теперь не хватало, подумал он. Золото отец Василий принёс в двух холщовых мешках: один почти полный, второй едва отяжелён на дне. Видать, два мешка выглядят внушительнее, а почему не засыпать поровну? - загадка.

Над костром собирается толчея насекомых, сквозь их подвижный тюль смотрит безразличная конская морда.

Дети стояли тесно друг к другу, но посреди их кучки пролегла ровная, никем не занятая межа. Как невидимое дерево упало. И пока отец Василий говорил что-то вроде "Господь не забудет вашего милосердия", Кэтэлин вглядывался в эту межу, недоумевая, что могло разделить их. А посмотрел на самих послушников - бывает же такое, что не замечаешь не то что очевидного, а вообще всего, и потом чувствуешь себя сумасшедшим; а это мысли, всегда выбиравшие верную колею, вдруг спутали поворот, обманувшись какими-то случайными знаками. Так вот, он посмотрел на послушников и поразился. С теми, что стояли справа, всё было понятно, но слева, отдельно...

- Это что же, - Кэтэлин поворошил пальцем густые усы и задумчиво констатировал. - Девочки.

И вот степь, уже совершенно потемневшая, и у костра стоят трое мужчин, шестеро мальчиков и пять девочек. И одежды толком не разглядеть, и на головах у всех похожие куколи, но заметно, чёрт возьми, даже лица - сколько позволяет рассмотреть бьющийся свет, и даже в этих несуразных мятых рясах что-то видно у тех, кто постарше.

- Девочки, - повторил он, переводя взгляд на мужскую половину. - О таком я что-то не слыхал.

- П-по-онятно, - согласился брат Феодул. - Д-два монастыря. Мужской и ж... ж! Женский. - Он сплюнул мошку. - Б-божья воля свела...

Кэтэлин стоял, держа на плече ружьё, и смотрел на детей. Потом надул щёки, шумно выдохнул:

- Ложитесь. Жратву, надеюсь, вы имеете. Потому что у меня нет.

- Имеем, имеем, - поспешно сказал Феодул, махнув куда-то в сторону коня. - П-пора идти?

- Спать, - гайдук сел, зажав ружьё между колен. - Куда в ночь-то. Утром выдвинемся.

Никто не решился с ним спорить.

4.

Отец Василий спал, устроив голову на мешках с золотом, завернувшись в серое шерстяное покрывало. Таких покрывал в монастыре была куча, а с собой взяли только тринадцать. Остальные, верно, пропадут. Посреди ночи он проснулся от холода, потом снова задремал и спал уже до утра. Утром он ударился затылком о землю, всхрапнул, заворочался, сказал "пух!" и открыл глаза. Мешки исчезли из-под головы. Впрочем, вот они уже объявились вновь, покачивающиеся в руках гайдука. Кэтэлин невозмутимо крепил оба мешка к седлу рядом с оружием. Скрываться и осторожничать гайдук точно не собирался. Сопел, топал, пёрхал и отдувался спросонья, ногтём трогал что-то на передних зубах, так что слышно было за версту.

Дети уже начали просыпаться. Пялились на Кэтэлина, ничего не соображая.

- Что?.. - открыл глаза брат Феодул. - К-к-к-к!-к? Т-ты п-п... - с утра он был как немой. - Т-т-т...

Кэтэлин что-то разжевал и сплюнул. Он был уже верхом.

- Север - там, - он махнул рукой в степь. - Хотите выжить - ни с кем в пути не разговаривайте, ни на кого долго не смотрите. Идите прямо к какому-нибудь селу.

- Подожди, эй, мы же ещё... - отец Василий сел, и понял, что в лицо ему смотрит восьмиугольник револьверного дула.

- Не шевелись, батюшка, - посоветовал Кэтэлин. - Взять с вас нечего, может, доберётесь. Друм бун.

Гайдук хлопнул коня по шее и негромко свистнул. Конь повёл ухом и тронулся с места. Кэтэлин не торопил его, так и удалялся - не оглядываясь и не прознеся больше ни слова.

- К-к-ак же! - брат Феодул вскочил и замахал руками (а дети лежали, глядя во все глаза). - Т-ты говорил! Т-т-ты с-сказал, что м-м-м! Что м-монаха не!

Кэтэлин не ответил, только просунул под мышкой ствол револьвера. Монах осёкся. Отец Василий смотрел на него, медленно кивая, словно говорил: а чего ты, собственно, ждал? Тут уже и дети поднялись и уставились вслед Кэтэлину.

(Середина весны 1877 года. Солнце жарит днём, как в июле.

На платформах под брезентовым пологом бьются друг о друга части разобранных катеров. Если слушать дольше минуты, можно выучить порядок, в котором сталкиваются отдельные детали; их песню. Во-сем-над-цать семьдесят семь. Во-сем-над-цать семьдесят семь. И несколько тощих фигурок в чёрно-сером рванье лежат в траве у самых рельсов, невидимые из окон. А может быть, видимые, но принятые за тряпки или мёртвых ворон, или куски брезента. Кто знает. Это случится позже. С точки зрения отца Василия и иже с ним, разумеется. Хотя отец Василий этого и не увидит, он будет висеть поперёк седла, глядя, как движутся под ним трава и лошадиные ноги).

Ничего, кроме золота, Кэтэлин не взял. Монахам остались шерстяные простыни, мешки с продовольствием и конь.

5.