Причесывая жирафу

Потом она взяла меня за руку и сказала, что у меня горячие руки, в чем я и сам не сомневаюсь. В-третьих, Лолита утверждала, что такие губы, как мои, самые чувствительные из всех встреченных ею. И как бы я мог сомневаться в этом, когда 17.894 женщины и 33 мужчины говорили мне уже об этом.

Ее ужасное колено прижималось к моему, ее пальцы лежали на моих, ее щеки находились около моих щек, ее бочонок был около моего бедра, ее дыхание находилось у меня в носу, а ее ужасные духи пахли понемногу повсюду.

– О, дорогой, – говорила она, закрывая глаза, – как приятно прожить хоть одно мгновение около вас.

Она прочитала это в «Изнасилованной и довольной», страница 122; шестая строка сверху. Она выучила эту фразу наизусть, чтобы при случае воспользоваться ею.

Вокруг нас происходило большое оживление. Молодые люди окружили нас большим кругом и стали бросать нам «лацци». Я поймал три дюжины, потому что это всегда может пригодиться, но потом я обнаружил, что не составляю исключения, как предмет шуток, и накинулся на самого здорового из них. Он выплюнул зуб в довольно-таки приличном состоянии, и все тут же замолчали, чтобы хорошенько рассмотреть его. Сразу же наступила тишина. Лолита еще сильней прижалась ко мне.

– Ты сильный, знаешь, – просюсюкала она.

Маленький Сан-Антонио тогда сказал себе, что хорошее всегда вытекает из плохого. Что, если я воспользуюсь расположением Лолиты, чтобы вытянуть у нее из носа зелень, как говорят в Йоркшире, в котором большинство людей говорят по-английски. Это хорошая мысль, не правда ли?

– Вы уверены, что месье Барнаби надолго задержится? – спросил я, лаская кончиками губ белокурые усы моей партнерши.

– Ну, да.

– Он поехал к друзьям?

– Да.

Я подождал чуть-чуть, потом позволил себе вольность. Сквозь серебристое платье я ущипнул ее за сильно натянутую подвязку. И сразу шутливым тоном спросил:

– Что же такое ваш муж увез с такими предосторожностями?

Она собиралась ответить, но не смогла. Кто-то схватил наше ведерко с шампанским и вылил его содержимое на наши лица.

Я задыхаюсь и отряхиваюсь, в то время как Лолита, со своей стороны, старается делать то же самое.

Я оглянулся и увидел мисс Мугуэт, стоящую со злобной миной у нашего столика.

– Отвратительная личность! – выругалась она. – С такой старой шкурой, как эта! Разве это не стыдно?

Мамаша Барнаби вытерла лицо салфеткой, которую ей дал метрдотель. Ее красное, охра, зеленое, голубое, черное, белое – все смешалось. И вот она превратилась в радугу. В радугу, которой никак не удается отдышаться. Радугу, потерявшую вставную челюсть. Так как она слишком сильно жестикулировала, ее платье объявило о своей несостоятельности.

Произошло нечто, похожее на взрыв в подъемнике.

Раздался глухой шум, похожий на шум бадьи, выбрасывающей свое содержимое. Это ее левая грудь выпала на стол.

К нашему столику устремились официанты. Самый коренастый из них изображает Жана Вольжана и подсовывает под грудь руку, чтобы с усилием запихать ее обратно. Остальные следят за этим его маневром.

Дама из вестибюля прибежала с норковой накидкой, которую она стыдливо накинула на беспорядок в одежде мадам Барнаби.

Во время этого базара мисс Мугуэт продолжала действовать. Она бросила мне в лицо все, что могла схватить: стаканы, блюдца, пепельницы, бутылки. Ей не удалось ослепить меня, хотя она даже бросила в мое лицо пригоршню пуговиц от мужских брюк.

Оркестр играл итальянский гимн, чтобы попытаться успокоить умы.

Напрасно!

Патрон появился из своих апартаментов, где его массажист занимался массированием его престательной железы. Половина его тела была одета, остальное было абсолютно голым. На нем надет очень красный полувер, он стал ругаться по-египетски, по-арабски, по-албански, по-неаполитански, но в особенности по-итальянски. Потом он схватил сифон и стал поливать нас.

Мадам Барнаби (для близких Лолита) получила струю в декольте. До этого там уже поместились двенадцать льдинок и два бокала шампанского. Она решила, чтобы упростить проблему, лишиться сознания, и ей удалось это сделать в тот момент, когда официантам удалось совладать с ее левой грудью, связать ее, надеть на нее путы и водворить на место.

Если говорить о борьбе по правилам и без правил, то это относилось ко второму типу. Я бы сказал, что правильнее назвать это битвой, но битвой без правил.

Вечно у меня заботы о правде, даже в такой момент!

Один англичанин, выигравший сражение, стал бить патрона по лицу на основании того, что поведение последнего было недостойным.

Кстати, естественно, что полиция тоже решила заглянуть в эту коробку.

Шесть верховых карабинеров, трое на мотоциклах и эскадрон из аэропорта примчались на шум, и, в конце концов, нашли дверь погреба, через которую проникли и мы.

Нас эвакуировали на тротуар: мадам Барнаби, мисс Мугуэт и меня самого.

Ночь была прекрасной: на небе сверкали звезды и сияла луна.

Сидя на мусорном ящике, мадам Барнаби бросила сквозь ворчание:

– Как это все прекрасно!

– Замолчите, старуха, – оборвала ее мисс Мугуэт. – И вам не стыдно?

Лолита выглядела теперь отвратительно.