Причина оставаться

Единственный человек, которого он видел в зале в тот момент, была Марина. Она туго обхватила себя руками, как будто у неё болел живот, и не сводила с него глаз. Он не мог видеть, плачет она или нет, но точно знал, что плачет, и ему было от этого больно. Послания секретному, дорогому «талисману» сыпались фразами из песни:

«So close no matter how far

Couldn’t be much more from the heart»4.

А она ему отвечала:

«Forever trusting who we are

And nothing else matters»5.

 Диалог, которого никто не мог услышать и даже не мог предположить, звучал громче крика, громче музыки.

«Never opened myself this way / Life is ours, we live it our way»6, – пел он со сцены.

«Trust I seek and I find in you»7, – отвечали ему Маринины глаза, которые к этому дню уже научились плакать без слёз.

 Костя и сам не мог до конца поверить в обмен мыслями, в правдивость интуиции. «Бред какой-то», – периодически отмахивался он. «Это всё глупости! Верить надо в реальные слова и действия, а не вот в это всё: я подумал, она догадалась и ответила». Но куда было девать чувство, ощущение, что Марина реально понимает и отвечает? Наверное, проще и понятнее, даже надёжнее и увереннее верить в то, что признано нормой. Но он очень надеялся, что нормы не существует.

Они доверились себе, своим юношеским сердцам, тайным волшебным мыслям и желаниям. Притяжению, которое чувствовали.

Спустя годы они убедятся, что их ментальная связь была правдой, игра – реальностью, а в тот день в актовом зале им хватало веры. And nothing else matters8.

Глава 5. Пикник. «Защищайся!»

– Антоха, ты лучший! – визжали восьмиклассницы, сбегая по лестнице школьного крыльца под мелкий октябрьский дождик. – Крутой! Самы-ы-ый!

Антон размашистым движением поправил чёлку и самодовольно посмотрел им вслед. Девчонки хихикали, оборачивались, строили глазки. Концерт удался! Довольные собой рок-музыканты не собирались расходиться, хотелось в сотый раз обсудить, как прошло выступление. Школьники то вытекали из здания ручьями, то сыпались горохом по ступеням. Дверь хлопала, голоса цеплялись за лепнину старого крыльца, срывались коротеньким эхом, множились и растворялись. Дети спешили по домам.

– Дай пять! – Егорка с видом продюсера протянул ладошку Максиму. – Шумно барабанишь, мне нравится. Надо почаще выступать.

– Понял? Надо чаще выступать и барабанить тоже чаще, – Костя ткнул друга в плечо.

– Народ, а может шашлыки замутим в субботу?

– Максим, хорош. Я прогуливать не буду и тебе не дам, – возмутился Костя.

– Во, Макс, у тебя своей совести нет, хорошо хоть, Костик за неё! – засмеялся Антон. – А про шашлыки ты прав, у Муравья днюха, надо бы отметить. Можно в субботу и не прогуливать. Всего четыре урока, сразу и поедем. Да, Муравей? Эй! Отпусти девушку.

– А ты завидуй молча, – ответила ему Маня, оторвавшись от поцелуя. – Тебе такой дружеский и не снился.

– Не, ну серьёзно!

– Давай-давай. А кто мариновать будет? Манечка да я? Как всегда?

– Ага. Вы ж лучшие друзья. Вам не сложно. А мы пожарим. Как всегда.

– Идёт. Только бы не было вот этой водяной пыли с неба. Муть, – Маша протянула руку под мелкий не то дождик, не то туман.

– Не сахарные, зато оторвёмся.

На кухне у Муравья было тесно и чисто. Его родители – тихие, скромные люди – любили, чтобы всё блестело стерильностью. Мама медсестра, папа водитель скорой помощи.

Мяса купили гораздо больше, чем овощей и хлеба. Мане казалось, что именно мяса на столе должно быть много. Что там эти яблоки и помидоры! Сказывались спортивная жизнь и постоянная нехватка белка.  Как рассчитать, сколько нужно еды на компанию, они не знали, поэтому просто купили продуктов на все свои деньги. Взрослые, возможно, считали их парой, одноклассники тоже. Сочувствовали, конечно, Муравью, когда Маня увлекалась новым мальчиком. Или Мане, когда Муравей дарил цветы другой девочке. И никто со стороны не мог понять, почему они не ревновали, не обижались, а радостно продолжали быть вместе. Но на самом деле они были настоящими друзьями, так они это понимали. Вот такими неоднозначными. Не претендовавшими друг на друга безраздельно, даже когда целовались и обнимались.  Муравей для Мани был своего рода лучшей подругой, которой можно было пожаловаться на «очередного бойфренда», показать новое белье. Или подремать, лёжа в ванной и отогреваясь после долгой прогулки, пока он читал ей вслух «Властелина колец». Маня же для него была проводником в мир девичьих тайн.

Болтая о странном поведении Макса на концерте и ссоре между парнями, они резали мясо и чистили лук.

– Ну не плачь, чего ты? Давай вытру!

Маша подставила Муравью сияющее лицо. Он аккуратно вытер слёзы и чмокнул в нос.

– А сам-то!

– Так я по делу плачу, мне Костика жалко, – шмыгнул носом. – Бутер будешь?

– Угу.

– Кусай. Нормально ты откусила. А мне? – наигранно обиделся Муравей.

– Ну извини. Ты ж знаешь, я их обожаю. Давай ещё!