Мы должны понять Канта в том смысле, что пространство и время есть такие формы человеческого познания, которые предписывают познанию природы формы чувственности. Они не идеалистичны, как можно подумать, не есть простая идеальность. Идеальными они были бы, если бы мы представляли себе внешний мир вообще несуществующим, простым плодом нашего воображения, а реально существующими – только наши суждения, то есть как бы нас самих без внешнего мира. Наше познание есть условность, как бы договор наш с природой, она поставляет материю, а мы поставляем формы ее познания через пространство и время, принадлежащие только нам, происходящие из нас. Возникает синтез, синтетическое суждение – новое качество, новый мир, в сущности не свойственный отдельно ни человеку, ни миру самому по себе. Вот она опять возникает –
Нельзя не увидеть в построениях Канта все тот же нравственный императив ограничения человеческих претензий на всезнайство, который был виден уже у Сократа, заявившего что он не мудрец, а любитель мудрости. Не надо притязать на познание всего одним усилием воли и интуиции. С помощью интуиции мы как раз и конструируем явление, модель вещи, но не вещь саму по себе, о которой мы ничего не узнаем. Эта посредническая модель и есть явление природы как факт и этой модели достаточно для постепенного, но правильного и даже полного преображения мира вокруг нас, если мы не будем спешить, так сказать.
Естественно, это не весь опыт, возможно, очень ограниченный опыт, пусть так, не нужно заноситься. Зато он надежный и точный. Будем идти медленно, но без пропусков. Таким путем мы никогда не узнаем, каков мир сам по себе, без нашего опыта, мы не постигаем сущность вещей, зато сможем точно зарегистрировать внешние явления с помощью вот этих, присущих нам доопытных форм чувственности, удивительно удобных для конструирования моделей. Та реальность, которую мы постигаем таким образом, есть “эмпирическая” реальность”, а не вся реальность. Вся реальность есть вещи сами по себе, та самая
И тут лучше оставить облегченные “Пролегомены” и обратиться к “Критике чистого разума”, где достаточно ясно и вовсе не темно нам предлагается взглянуть на себя как бы со стороны, из космической дали, с точки зрения другого разумного существа, какого-то странного, с иными приемами познания, но могущего нас понять. Это существо, поглядев на нашу цивилизацию, сказало бы, что эти двуногие разумные земляне воспользовались своими органически или физиологически присущими им внутренними качествами для освоения материального мира и если докопаться до их инструмента, то они есть не что иное, как пространственные и временные представления. Просто у них так получилось. Может быть, есть что-то и лучше для создания моделей внешнего мира, чем формы пространства и времени, они о том не знали, а начали строить из подручного материала. “Так как частные условия чувственности мы можем сделать лишь условием возможности