Приданое для Царевны-лягушки

– Спи, Платон Матвеевич, хороших снов тебе, – с нежностью в голосе пожелала Илиса, сползая с его груди.

– И что? – прокричал он, чувствуя, что опять остается один. – Уже можно заказывать сны?

– Досчитай до десяти! – донеслось из коридора.

– Один, два, три, – пробормотал скороговоркой Платон. На «четыре» попытался сосредоточиться. Ничего не получалось. – Пять... Шесть... надо что-то предпринять, чтобы хоть чуть-чуть ускорить движение мира вокруг... Восемь, девять...

На счет «десять» кто-то взял его ладонь. Платон покосился, не поворачивая головы, и потерял дыхание.

У его кровати!..

– Тина? – прошептал он, не веря.

– Подвинься.

– Не могу, – прошептал Платон. – Меня парализовало, наверное...

– Двигайся, а то уйду! – девочка наклонилась и стала толкать его огромное неповоротливое тело. Потом разгладила простыню и легла рядом. – Холодно, – сказала она.

Платон подумал, что она стала еще более юной, чем тогда, почти двадцать лет назад, в их первую близость. И что из этого следовало? Что он наконец умер и нашел ее в тех местах, где холодно, где времени и возраста не существует! От радости Платон всхлипнул, давясь слезами, повернулся набок и нежно обхватил голую девочку, стараясь закрыть ее собой всю. Она повозилась, устраиваясь удобней, переложила несколько раз его руку, наконец, позволила прижать себя и капризно потребовала:

– Расскажи сказку.

– Про кого?

– Про урода.

Платон вздрогнул и еще крепче прижал девочку к себе.

– Тебе не нравилась эта сказка...

– Рассказывай, а то уйду. Ну? «Писал себе на башмаки, какал в штаны, утирал рукавом нос, сморкался в суп, шлепал по всем лужа-а-а-ам!» – вдруг зевнула девочка.

А Платон думал, что мертвые никогда не спят.

– Жил-был толстый мальчик, который «...точил зубы о колодку, мыл руки похлебкой, расчесывал волосы стаканом, – начал Платон тихо, – садился между двух стульев, укрывался мокрым мешком, как ему аукали, так он и откликался», в общем, нормальный был ребенок, как все дети, только очень большой и толстый, – добавил Платон от себя. Девочка лягнула его пяткой. – Хорошо, хорошо, буду по тексту. – «От дождя прятался в воде, ковал, когда остывало, ловил в небе журавлей, возвращался к своим баранам, перескакивал с пятого на десятое, бил собаку... бил собаку в назиданье льву...» Я кое-как выжил, потому что практически не болел. Родители думали, что я слабоумный, всегда ставили в пример младшего брата – он никогда не попадался.

Еще один пинок – совсем слабый.

– «... не спросясь броду, совался в воду, полагал, что облака из молока, а луна из чугуна, – послушно забормотал Платон, чувствуя, что тоже засыпает, – с одного вола драл две шкуры, черпал воду решетом, клевал по зернышку, начинал за здравие, а кончал за упокой, за упокой... покой...» [3]

Очнувшись, Платон Матвеевич встал, счастливый, как никогда, прошелся по квартире, с умилением трогая знакомые предметы.

Вениамин и Квака сидели на кухне, пили чай с печеньем и раскладывали какие-то бумаги. Илиса молча налила кипяток в заранее приготовленную чашку Платона с заваркой.

– Можно тебя на минуточку, – позвал он ее в коридор.

Когда Квака вышла и выжидательно уставилась на него снизу своими зеленовато-серыми, слегка навыкат глазами, Платон присел, чтобы посмотреть в эти глаза вблизи. Илиса ждала, дожевывая печенье. Она ела, почти не закрывая рта, смотрела на присевшего Платона с каким-то унизительным снисхождением – лучше бы ему видеть это лицо сверху, запрокинутым в ожидании.

– Федор умер, так? – спросил Платон.

Илиса приподняла едва заметные белесые бровки и, продолжая жевать, пожала плечами на тему «ничего не поделаешь».

– Не подсыпай мне пока свое зелье в питье. Я хочу его видеть. Тело, – уточнил Платон.

– Это вряд ли, – заметила Квака.

– Его нельзя увидеть? – насторожился Платон.

– Практически невозможно, – кивнула она.

– Пока ведется следствие? – не мог понять Платон.

– Следствие ни при чем. Федора нельзя увидеть, потому что... Ты не нервничай, Платон Матвеевич, но мы его похоронили.

Покачнувшись, Платон не удержался на корточках и упал задом на пол.

– Может быть, вернемся в кухню и поговорим там за столом?

– Нет. Я здесь посижу, – кое-как выровнял дыхание Платон. – И давно? – спросил он, стараясь не смотреть на Кваку, чтобы не выдать взглядом нахлынувшей ненависти.

– Три дня тому.

– Мы – это?..

– Я и Веня.

– Где?

– В Подмосковье. Рядом с отцом.

– Вы и Богуслава похоронили в Дерякине? – поразился Платон, даже приблизительно не в силах себе представить, сколько возни требовало подобное захоронение, перевозка тел из Питера в подмосковное Дерякино – там была дача Богуслава. – И что, была срочная необходимость вот так, не по-людски?..

– Была, Платон Матвеевич. Делом очень заинтересовался твой страховой агент Птах. У него в органах имеются связи, нужные люди. Вот мы и решили побыстрей увезти Федора из больничного морга.

– Не понимаю, – сознался Платон, садясь поудобнее – спиной привалился к стене, а выпрямленные ноги расставил в стороны.

– Твой страховой агент – никакой не страховой агент, – заявил Веня, выходя в коридор. – Он бывший чекист.